— О чем вы думаете? — спросила она, подвигаясь к нему поближе, но не настолько близко, чтобы касаться его своим телом.

— Я думал… как же долго я тебя ждал. Я ждал и ждал, а ты не приходила, — сказал он и вздохнул.

— Габриель, если бы я знала…

— Но сейчас ты здесь. Рядом со мной. Apparuit iam beatitudo vestra.[3]

— Я ничего не поняла, — стыдливо призналась Джулия.

— В переводе с итальянского это значит: «Ныне явлено блаженство ваше». Правильнее было бы сказать: «Ныне явлено мое блаженство», поскольку ты рядом. — Его рука нежной змеей поползла вниз, от ее затылка к талии, и там застыла. — До конца своей жизни я буду мечтать о том, чтобы услышать, как твой голос произносит мое имя. — (Джулия улыбалась. Это были самые лучшие слова, какие только она могла услышать от него.) — Скажи, Беатриче, ты когда-нибудь засыпала в мужских объятиях? — (И снова она покачала головой.) — Тогда я рад, что и здесь я у тебя первый. — Он осторожно повернул Джулию так, что ее голова оказалась у него на груди, возле сердца, а ее изящное тело прижалось к его боку. — Совсем как «адамово яблоко», — прошептал он.

— Вам обязательно нужно уезжать? — спросила она, осторожно водя рукой по его груди.

— Да, но не прямо сейчас.

— Вы вернетесь? — едва слышно прошептала она.

— Завтра, Беатриче, я буду изгнан из Рая, — с глубоким вздохом ответил Габриель. — Остается лишь надеяться, что потом ты разыщешь меня. Ищи меня в Аду.

Он осторожно перевернул Джулию на спину, уперся обеими руками ей в бедра и с бесконечной грустью стал смотреть ей в глаза и еще глубже — в душу.

А потом он прильнул к ее губам…

Вчерашний обед стал достоянием истории. Наступило утро четверга. Рейчел сидела у брата на кухне, все за той же барной стойкой, именуемой также стойкой для завтраков. Ее завтрак состоял из эспрессо с молоком и журнала «Вог» на французском языке. У себя дома, в Филадельфии, Рейчел читала совсем другую литературу. Политика, отношения с общественностью, экономика, социология — вот какие книги громоздились на ее ночном столике. Все это читалось, изучалось и усваивалось в надежде, что однажды кто-то из начальства поинтересуется ее мнением, а не вручит очередную кипу чужих материалов, с которых нужно сделать ксерокопии. Но сейчас, находясь в отпуске, у нее было время почитать что-нибудь и для себя.

Сегодня ее настроение было лучше. Заметно лучше. Вчера они с Эроном хорошо поговорили. Он не скрывал, что раздосадован переносом свадьбы на неопределенное время, однако без конца повторял, что ему нужна Рейчел, а не свадебная церемония. В ее мозгу и сейчас звучали отрывки их вчерашнего разговора.

«Рейч, я все понимаю. Мы же с тобой не фанатики планов. Свадьбу можно отложить до тех пор, пока ты не оправишься. Но я хотел и хочу тебя, Рейчел. Я всегда буду тебя хотеть: как жену, как возлюбленную… Я готов сделать все, что в моих силах, потому что я люблю тебя. Возвращайся».

Слова Эрона, как лучи прожектора, пробились сквозь туман депрессии и горя, окутавший разум Рейчел. Она-то думала, что убегает от Скотта, отца и призрака матери. А получалось, она убегала еще и от Эрона. Его слова встряхнули Рейчел. Как будто она могла расстаться с ним навсегда! Такое не приснилось бы ей и в самом кошмарном сне.

Его слова почти разбили ей сердце. Только сейчас Рейчел поняла, как же ей хочется стать женой Эрона. Его слова были даже не лучами прожектора, а яркими солнечными лучами, напрочь разогнавшими туман ее депрессии. Негоже заставлять будущего мужа томиться в ожидании, пока она совладает со своим душевным состоянием. Никакая скорбь, никакие слезы не вернут ей матери. Жизнь слишком коротка, чтобы позволять себе быть несчастной. Эти слова она часто слышала от Грейс.

Погрузившись в мысли об Эроне, Рейчел даже не заметила, как в кухне появился Габриель. На носу брата сидели очки в дорогой оправе. Он поцеловал ее в лоб, а потом молча положил перед ней пачку денег. Рейчел подозрительно покосилась на купюры:

— Это еще зачем?

Габриель кашлянул, присаживаясь рядом с сестрой:

— Я слышал, что вы с Джулианной собирались пошататься по магазинам.

— Ну что за имя ты ей прицепил? — Рейчел скорчила брату гримасу. — А насчет магазинов… у тебя была слуховая галлюцинация. Мы собирались куда-нибудь сходить, но не в магазины. И потом, сегодня Джулия занята. Она говорила, что будет готовиться к твоему семинару вместе с парнем из ее группы. Пол, кажется. А потом он поведет ее обедать.

«Опять этот долбаный Норрис!» — подумал Габриель. Выразительный эпитет миновал всех внутренних цензоров и все барьеры и теперь звучал у него в голове, повторяясь снова и снова. Внешне профессор Эмерсон ограничился глухим рычанием.

Рейчел подвинула деньги к брату и уткнулась в журнал.

— Ну что ты как капризный ребенок? Бери.

— Зачем мне столько денег?

— Купишь что-нибудь своей подруге, — ответил Габриель, избегая называть Джулию по имени.

— Слушай, ты вчера кьянти не перепил? Это же чертова пропасть денег! — сказала Рейчел, щурясь на купюры.

— Знаю, — спокойно парировал Габриель.

— Но здесь пятьсот долларов. Я знаю, ты иногда можешь позволить себе посорить деньгами. И все-таки, Габриель, это явный перебор.

— Ты видела ее квартиру?

— Еще не успела. А ты?

Габриель заерзал на табурете.

— Мельком. У нас тут был жуткий ливень, а она — без плаща и без зонтика. Я подвез ее до дома и…

— И что? — Рейчел ухватила брата за плечо и наклонилась к нему, предвкушая рассказ. — Давай колись.

Габриель дернул плечом, сердито глядя на сестру.

— Ты не о том подумала… Особо и рассказывать нечего. Я видел ее квартиру мельком, но мне хватило. Представляешь, там нет даже кухни!

— Нет кухни? Какого черта?

— Девчонка бедна как церковная крыса. Видела, в чем она носит книги? Купи ей приличный портфель. Можешь потратить все деньги. Но прошу тебя, сделай что-нибудь. Если увижу рюкзак еще раз, то просто сожгу его.

Габриель запустил руки в волосы и изогнулся над стойкой. Рейчел искоса поглядывала на него. Казалось, ее брат обладал всеми качествами, необходимыми идеальному игроку в покер: невозмутимостью, бесстрастностью, холодностью. И не просто холодностью — ледяной холодностью, будто прикасаешься рукой или щекой к глыбе льда. Рейчел считала это самой скверной чертой его характера. Габриель обладал способностью говорить и действовать, совершенно не задумываясь о чувствах других, включая и его приемную семью.

Однако недостатки брата не мешали Рейчел искренне его любить. И Габриель тоже любил ее, как старшие братья любят сестер, что младше их на целых десять лет. Выходки, которые Габриель позволял себе по отношению к Скотту или отцу, были совершенно немыслимы по отношению к Рейчел. Они почти не ссорились. Габриель ее защищал. В каком бы гневе он ни находился, для него было просто немыслимо причинить сестре хотя бы малейший вред. Зато она вдоволь насмотрелась, как он причиняет вред другим, и в первую очередь — самому себе.