— И не забывайте «сэр», когда перебиваете, — вставил майор Меткаф.

— Слушаюсь, сэр.

— Вам приказано не перебивать? — холодно осведомился майор Меткаф.

— Да я же не перебиваю! — запротестовал Клевинджер.

— И не говорите «сэр». Приплюсуйте к его обвинениям, — скомандовал майор Меткаф капралу, который умел стенографировать. — Неперебивание без обращения «сэр».

— Меткаф, — сказал полковник, — вам известно, что вы болван?

— Так точно, сэр, — с трудом выдавил из себя майор Меткаф.

— А тогда помалкивайте. Чтоб я больше не слышал вашей треклятой околесины.

В состав Дисциплинарного трибунала входило три человека — обрюзгший усастый полковник, лейтенант Шайскопф и майор Меткаф, озабоченный выработкой стального взгляда. Как член трибунала, лейтенант Шайскопф должен был оценить весомость обвинений, выдвинутых против курсанта Клевинджера. Обвинения против курсанта Клевинджера выдвинул лейтенант Шайскопф. Курсант Клевинджер имел право на защиту. Обязанности защитника в Дисциплинарном трибунале исполнял лейтенант Шайскопф.

У Клевинджера от всего этого голова пошла кругом, и он испуганно трясся, слушая полковника, который вдруг вскочил, словно гигантский огненный смерч, со стула и прорычал, что повыдерет у него, труса вонючего, руки и ноги, откуда они, зараза, растут. Однажды Клевинджер споткнулся в строю, и теперь его судили «за самовольный выход из строя, преступные умыслы, оскорбительные вылазки, провокационные выпады, изменнические замыслы, безответственную пропаганду классической музыки, подрывные высказывания умника» и т. д. и т. п. Иными словами, Клевинджер обвинялся по всем статьям армейских законов, и он с ужасом слушал полковника, который прорычал еще раз, что через два месяца его ждут бои с макаронниками, а потом едко поинтересовался, как ему понравится, если его отчислят из училища и пошлют на Соломоновы острова хоронить мертвецов. Клевинджер почтительно ответил, что никак не понравится: будучи олухом, он предпочел стать потенциальным трупом, а не могильщиком. Внезапно успокоившись, полковник сел и неторопливо, с вкрадчивой вежливостью спросил:

— Так позвольте узнать: на каком основании вы утверждали, что мы не сможем вас наказать?

— Когда, сэр?

— Тут я задаю вопросы. А вы извольте отвечать.

— Слушаюсь, сэр. Мне…

— Или, по-вашему, вас вызвали сюда, чтоб вы задавали вопросы, а я отвечал?

— Никак нет, сэр. Мне…

— Так зачем вас сюда вызвали?

— Отвечать на вопросы.

— Именно, умник! — опять зарычал полковник. — Вот и отвечайте, да отвечайте порасторопней, чтоб я не размозжил, так ее перетак, вашу треклятую башку! На каком основании, грамотейское отродье, вы утверждали, умник вонючий, что мы не сможем вас наказать?

— Мне никогда…

— А погромче можно? Я ничего не слышу.

— Слушаюсь, сэр. Мне…

— А погромче можно? Он ничего не слышит.

— Слушаюсь, мэр. Мне…

— Меткаф!

— Слушаю, сэр.

— Вам было сказано помалкивать?

— Так точно, сэр.

— Вот и помалкивайте, когда вам сказано помалкивать. Ясно? Так можно погромче? Я ничего не слышу.

— Слушаюсь, сэр. Мне…

— Меткаф, это ваша нога? На которую я наступил?

— Никак нет, сэр. Это, наверно, лейтенанта Шайскопфа.

— Это вовсе не моя нога, — сказал лейтенант Шайскопф.

— Стало быть, все же моя, — решил майор Меткаф.

— Так уберите ее.

— Слушаюсь, сэр. Только сначала вам придется убрать свою. А то она стоит на моей.

— Вы предлагаете мне убрать ногу?

— Что вы, сэр! Никак нет, сэр!

— Тогда убирайте вашу и помалкивайте. Чтоб никакой мне тут околесины. Ясно? Так можно погромче? Я ничего не слышу.

— Слушаюсь, сэр. Мне никогда не приходило в голову утверждать, что вы не сможете меня наказать.

— Это про что же вы толкуете?

— Я просто отвечаю, сэр. Отвечаю на ваш вопрос.

— Что еще за вопрос?

— «Так на каком основании, грамотейское отродье, вы утверждали, умник вонючий, что мы не сможем вас наказать?» — прочитал свою запись капрал, который умел стенографировать.

— Ну ладно, — сказал полковник. — Так на каком таком растреклятом основании?

— У меня не было таких оснований, сэр.

— Когда?

— Что «когда», сэр?

— Опять вы задаете вопросы.

— Виноват, сэр. Я просто не понял, сэр.

— Когда у вас не было оснований? Теперь поняли?

— Никак нет, сэр. Не понял.

— Это вы уже говорили. А теперь отвечайте.

— Да как же я отвечу, сэр?

— Опять вопрос.

— Виноват, сэр. У меня никогда не было оснований.

— На что?

— Ни на что, сэр.

— Так-то лучше, мистер Клевинджер, — удовлетворенно сказал полковник. — Даром что это прямая ложь. Не далее как вчера вечером вы шептали в сортире, что мы не сможем вас наказать. Значит, вы считали, что основания-то у вас есть, тем более что этот грязный сукин сын, которого мы не одобряем… этот, как его…

— Йоссариан, — подсказал лейтенант Шайскопф.

— Вот-вот, Йоссариан. Теперь вспомнил… Йоссариан? Это что еще за фамилия такая — Йоссариан?

— Это у него такая фамилия, сэр, — всегда готовый ответить полковнику, пояснил лейтенант Шайскопф.

— Ладно, пусть фамилия. Так на каком основании вы нашептывали Йоссариану, что мы не сможем вас наказать?

— Виноват, сэр, но я же говорил Йоссариану совсем не то. Я говорил, что вы не сможете меня обвинить…

— Может, я, конечно, дурак, — перебил его полковник, — но мне что-то не видно разницы. Конечно же, я полный дурак — потому что не вижу разницы, да и все тут!

— М…

— А вы, значит, растреклятое грамотейское трепло, верно? У вас ведь никто не просит разъяснений, а вам, значит, не терпится. Я сказал, что сказал, а разъяснений у вас не просил. И вы, значит, позорное грамотейское трепло, так?

— Никак нет, сэр.

— Нет, сэр? Значит, трепло-то я?

— Что вы, сэр! Никак нет, сэр!

— А раз нет, значит, вы позорное трепло, верно?

— Никак нет, сэр.

— Вам что — хочется меня завести?

— Никак нет, сэр.

— Так трепло вы или нет?

— Никак нет, сэр.