Глеб не смог скрыть обиды:

— Да, нелегко приходится Воину одному! Кабы были у него братья, все бы сложилось иначе. Но у Воина на беду — сплошные сестры!

Фома досадливо скривился:

— Ты, Глеб, в словах не витийствуй. Меня словами не прошибешь. Я пожил уже и многому знаю цену. Согласен, мужество твое дорогого стоит. Но ведь платить-то, выходит, нам. Ты начудишь и спрячешься, а мы, братья твои, все время на виду, — и он опять просил чуть не слезно: — Пойди к Мстиславу, брат, повинись. Корнил говорит: ждет тебя Мстислав…

— Ждет топор на плахе, — жестко усмехнулся Глеб.

Но Фома не отступался:

— Подумай о нас, брат! Ты один-одинешенек, а у нас чада малые… Корнил грозит: выведу Аскольдово племя!..

— И выведет, — кивнул Глеб. — Он начал с Аскольда.

— Брат, не слушай людей. Не убивал Корнил Аскольда. А вот ты убьешь нас руками Корнила…

— Чего вы достойны, то и получите! Разве это такая премудрость, чтоб ее в твои лета не понимать? — Глеб уже начинал злиться. — Я пришел сказать, чтобы вы не держались за Сельцо. Все бросайте, с места снимайтесь и идите к старому Владимиру под крыло. А лучше — еще дальше! Ибо смерть родителей не отмщенной я не оставлю. Получат свое и Корнил, и Святополк, и молодой князь. Они — убийцы!

— Брат, ты сошел с ума, — совсем сник Фома. — Поднимать руку на Мстислава! Да ведь старый Владимир тебя раздавит, как вошь. И нас заодно. Изведет, подрубит Аскольдово древо… Лучше смирись. Хватит крови!..

Глеб покачал головой с сожалением:

— То не нам с тобой решать — достаточно ли крови. Ко мне дважды являлся отец. И всякий раз он подталкивал к мести…

— Отец был воин. И ты — воин. А мы — пахари. Дайте же нам спокойной жизни! Не то…

— Что — не то? — удивился Глеб. — Ты, пахарь, мне угрожаешь.

— Я пытаюсь образумить тебя.

Здесь Глебу почудилось, что некий шорох раздался позади него. А в глазах Фомы он увидел испуг.

Взявшись за рукоять меча, что висел на поясе, Глеб резко обернулся. За спиной у него стоял Волк. Волк испытующе смотрел на Фому.

— Вот как! Это ты!.. — Глеб отпустил меч. — Теперь мне понятно, отчего в Сельце волнуются собаки.

Фома спросил:

— Кто это?

— Это — Волк. Мой побратим.

Фома с осуждением покачал головой:

— Ну и побратимы у тебя. С такими лютыми глазами. Не удивительно мне, что такие у тебя и дела.

Волк сказал:

— Может, не мое это дело, но пока вы тут разговариваете, братья, какие-то люди стягивают вокруг вас кольцо.

— Что еще за люди!.. — разозлился Глеб и выхватил из-за спины секиру.

Фома сказал:

— Бросай секиру, Глеб! Считай, мы тебя поймали. Мы хоть и пахари, а всегда сумеем обмануть Воина. И не станешь же ты в самом деле рубить головы родным братьям!..

Глеб оглянулся. Он увидел, что все его братья один за другим выходят из-за деревьев. А в руках у братьев Глеб увидел дубье. И дубьем этим Аскольдовы дети поигрывали очень красноречиво.

— Вот так дела!.. — хмыкнул Волк. — Впрочем видеть мне доводилось не раз, как идет брат на брата. Но я-то здесь при чем?

— Ужели испугался? — усмехнулся Глеб. — В моих ушах еще звучат твои слова о волчьих зубах, что будут не лишними в драке.

— Зубы — зубами! — оглядывался Волк. — Но ведь и про шкуру забывать не надо. А братцы твои, посмотри, как один, крепыши!..

Глеб и Волк, как настоящие побратимы, стали спиной к спине.

— Драться — так драться, — воскликнул Глеб. — Во всяком случае нескучно время проведем… Эй, Волк! У меня есть секира. А ты возьми мой меч.

— А зубы на что? — прорычал, распаляясь, Волк и ощерился.

Фома, увидев острые красивые зубы Волка, побледнел. Фома был явно не воин.

А Волк все же взял предложенный меч.

Глеб сказал, обращаясь к братьям:

— Мы готовы! А вам решать — быть ли драке. И если мы пустим кому-нибудь кровь, это будет на вашей совести, поскольку мы будем только отбиваться.

— Бросай секиру, Глеб! — последний раз просил Фома.

Но брат уже не удостоил его ответа.

И тогда Фома сделал знак, и кольцо стало сужаться. Аскольдовы дети поигрывали дубьем, кто-то готовил веревки, а кто-то и замахнулся уже.

Глеб и Волк, готовые к бою, стояли неподвижно; они зорко следили за каждым движением нападающих. Меч и секира грозно поблескивали в солнечных лучах.

И когда уже с обеих сторон готовы были посыпаться удары, Фома воскликнул:

— Смотрите, братья! Кто это?..

Аскольдовы дети обернулись в ту сторону, куда показывал Фома. Глеб здесь подумал, что вот настал удобный миг прорваться — пока внимание братьев отвлечено. И едва уже не бросился вперед, но в голову ему вовремя пришла мысль, что негоже Воину бегать от пахарей. И тогда он тоже проследил взгляд Фомы и увидел того старца — в белых одеяниях. Прежде Глеб видел его только ночью и не мог как следует рассмотреть. Впрочем не мог он рассмотреть его и сейчас, ибо старец стоял в отдалении. Но то, что явился им сейчас сам Аскольд, только очень-очень постаревший, у Глеба не было никаких сомнений.

И кто-то из братьев испуганно сказал:

— Это же отец!..

Памфил выдохнул:

— Он смотрит на нас. Он что-то хочет сказать.

— Ясно, что! — бросил дубину Кирилл. — Он не хочет допустить драки.

— Он молчит.

— Все и без слов понятно…

Так переговаривались братья, а старец все смотрел на них и не уходил. Ветерок шевелил его седые волосы; слегка колыхались полы рубахи.

— Не страшно ли вам? — покосился на братьев Памфил.

Фома сказал:

— Не ошиблись ли мы, что погребли родителей по христианскому обряду? Отец наш Аскольд никогда не был ревнивым почитателем Христа. Аскольд, я знаю, поклонялся и жертвовал Волоту… Быть может, следовало предать их тела огню — по обычаю языческому?

— Какой-то он старый, — заметил кто-то.

— Отец прошел через смерть, — напомнил Глеб.

Братья — смущенные, притихшие — побросали дубье. Им показалось, что старец удовлетворенно кивнул. Он так и не сказал ни слова. Тихо повернулся и пошел прочь. Он был невесом и светел. Старец шел, а под ногами его не шуршали травы; он отошел уже далеко, а все было как бы видать сквозь молодую листву размытое белое пятно.

— Никогда я прежде не видал воскресших, — пробубнил Волк. — И кабы был крещеным, сейчас бы перекрестился!..

После этих слов он вернул Глебу меч.