— Я думаю, что справлюсь с ним, — сказала она Роберту.

Тот кивнул и проворчал:

— Но снять с него мокрую одежду мы все-таки поручим моему сыну. Наш высокородный узник уже не так слаб, как прежде. Иди сюда, Йен. — Роберт взглянул на юношу. — Отведи сэра Руари в комнату и переодень во все сухое.

Руари мысленно выругался, когда Йен повел его в спальню. Один он, конечно, не сумел бы управиться с мокрой одеждой, но надеялся, что в этом ему поможет Сорча. Она не смогла бы развязывать шнурки и в то же время держаться от него на почтительном расстоянии. И это был бы его первый реальный шанс добиться желаемого, разжечь ее страсть до такой степени, что она не смогла бы противиться…

Тяжко вздохнув, Руари принял помощь молчаливого юноши.

«Как это странно, — думал рыцарь. — Совсем недавно я пылал от бессильной ярости, ужасно злился из-за того, что побег не удался, — и вот теперь думаю только о том, как бы увлечь Сорчу Хей в свои объятия». Такая быстрая смена настроения казалась совершенно необъяснимой. Похоже, он сам не знал, чего хочет. Сначала хотел оказаться как можно дальше от Данвера, а сейчас вот жаждал быть как можно ближе к девушке, сделавшей его узником. Может, он уже заразился тем безумием, что царило в этой крепости?

— Нам всем тут очень нравится наша леди Сорча, — неожиданно проговорил Йен. — У нее мозгов гораздо больше, чем у ее отчаянного брата.

— Эта девушка говорит с пустым местом, а вы все поддерживаете ее сумасшествие, — заявил Руари.

— То, что вы ей не верите, еще не значит, что она не в своем уме. Такие рассуждения, как ваши, и заставили нас забраться сюда, к самой границе. Вы ведь не думаете, что мы по своей воле решили жить так близко от этой проклятой Англии? — Йен пожал плечами. — Многие верят в ангелов и святых, сажают рябины, чтобы отвадить ведьм, и боятся дьявола и его невидимых слуг, однако никто не считает таких людей сумасшедшими, не так ли?

— Церковь учит нас верить таким вещам. Но о духах она ничего нам не говорит.

— Зато говорит о душе и о духе, что живет в человеке. Но это все не важно. Если вы не верите нашей леди, то мои слова вряд ли заставят вас поверить ей. Я просто хочу вас предупредить: если леди Сорчу кто-нибудь обидит, наш клан этого так просто не оставит.

— Я понимаю и без твоих подсказок. — Руари поморщился и провел рукой по шраму на животе, который еще не до конца зажил. — Может, ты скажешь Сорче, что у меня, похоже, не все в порядке с ранами?

Йен взглянул на него с неприязнью, но Руари лишь улыбнулся ему в ответ. Когда же юноша ушел, он пробормотал себе под нос:

— Интересно, попадется ли Сорча на эту уловку?

— Он что, думает, мы должны поверить ему на слово? — проворчал Роберт, когда Йен передал ему просьбу пленника. Оружейник взглянул на девушку. — Ты ведь не пойдешь к нему?

Сорча вздохнула и потерла пальцами виски. От постоянных раздумий о том, как же ей поступить с Руари, у нее разболелась голова.

— Знаешь, Роберт, я очень тебя люблю и понимаю, что ты желаешь мне добра, потому и говоришь так резко. Тем не менее не забывай: мне уже двадцать лет. — Она снова вздохнула. — Всю свою жизнь я была осторожной, никогда не забывала о своем долге. Повинуясь этому чувству, я следовала всем нашим правилам. И я всегда старалась сдерживать Дугала, чтобы его отчаянные поступки не навредили нашему клану. Я помогаю своим тетям. Я помогаю двоюродным братьям и сестрам. Я помогаю всем, кто зависит от Хеев из Данвера. Я могла бы еще долго говорить в том же духе, пока ты не заснул бы от скуки, Роберт. Но наверное, пришло время и мне хоть раз совершить какой-нибудь безрассудный поступок.

— Да, ты права, — неожиданно сказал Йен. Потом взял своего отца под руку и повел к лестнице.

Роберт же сначала удивился, потом разозлился, однако не стал возражать и позволил сыну увести его обратно в конюшню. А Сорча, повернувшись к двери, ведущей в спальню к Руари, какое-то время пристально смотрела на нее. Наконец, собравшись с духом, взялась за щеколду. Сердце подсказывало ей: в тот момент, когда она войдет в комнату, решение будет принято.

Как только Сорча открыла дверь, Руари сел в постели и улыбнулся ей. Он тут же вспомнил, что жаловался на раны, потому чуть поморщился и коснулся шрама. Сорча стала рядом с кроватью и подбоченилась. Выражение, появившееся на ее лице, свидетельствовало, что его хитрость ее не одурачила. В душе Руари проснулась надежда, хотя он прекрасно понимал: она могла прийти просто для того, чтобы удостовериться в его лжи, но не более того.

— Мне кажется, я что-то… повредил, — пробормотал Руари, делая вид что ему ужасно больно.

Сорча усмехнулась и проворчала:

— Ты пытаешься меня обмануть, но у тебя это не очень-то получается. — Она все же осмотрела его раны, потом сказала: — Ты поправляешься на удивление быстро. — Девушка вскрикнула, когда сильная рука Руари обвила ее талию. Потом пробормотала: — Похоже, ты все делаешь быстро, не только выздоравливаешь.

— Ты считаешь, что быстро? — Руари обнял ее и прижал к себе покрепче, чтобы она не вырвалась. — Но ведь мы знаем друг друга уже несколько недель…

— Не так уж долго, чтобы ты мог позволить себе такие непристойности.

— Изображаешь обиду?

— Похоже, ты не веришь, что я действительно обижена.

Он коснулся легким поцелуем ее щеки.

— Конечно, не верю. — Почувствовав, что Сорча перестала сопротивляться, Руари взял ее лицо в ладони. — Ты могла бы одеться в одежды монашки и даже раздобыть светящийся нимб благочестия и невинности, но это ничего не изменит. Потому что ты сама прекрасно знаешь: твоя страсть по силе не уступает моей.

Его самоуверенность ужасно раздражала Сорчу. Возможно, раздражала именно потому, что он был прав. Конечно, она могла бы произносить красивые речи о том, что ей следует вести себя, как подобает благовоспитанной молодой леди, и она могла бы требовать, чтобы Руари относился к ней как к добродетельной девушке высокого происхождения, — но все это были бы пустые слова. Потому что она безумно хотела прижиматься к его большому сильному телу, хотела его поцелуев и его ласк. Разумеется, она еще не до конца забыла о чести и гордости, но если бы вдруг отвергла Руари, то солгала бы и ему, и самой себе.

Но если уж быть откровенной, то честь и гордость являлись лишь предлогом. Сорча отказывала ему так долго, потому что боялась, ужасно боялась, что Руари причинит ей боль. Она хотела изведать вкус страсти, но знала, что это может разбить ее сердце. Она совсем не была уверена, что у нее хватит сил поставить на кон так много в надежде выиграть то, что она и так считала потерянным для себя, — любовь Руари.

— Я думаю, ты забыл, кто тут узник, — сказала Сорча. Она надеялась, что Руари, вспомнив о своем унижении, настолько рассердится, что оттолкнет ее, избавив таким образом от необходимости самой принимать решение.