– А ну, брось оружие, ковбой хренов! – раздался зычный голос, и он показался Кулаку отдаленно знакомым. – Бросай, я сказал, а то нашпигую свинцом, глазом моргнуть не успеешь. Живо!

Ружаков замешкался. Ослепленный фарами авто, он не мог видеть обращавшегося к нему человека, в то время как сам находился на освещенном участке и представлял собой идеальную мишень. И в то же время он мог по голосу определить нахождение противника. Палец, лежащий на спусковом крючке, побелел от напряжения. Голос…

И тут Кулак вспомнил. Вспомнил того, кому принадлежал этот сердитый бас, и то, при каких обстоятельствах ему прежде доводилось его слышать. Полковник Крячко из Главного управления уголовного розыска. Только встречи с ментами ему сейчас и не хватало.

Ружаков мысленно приготовился к новому прыжку в надежде покинуть освещенное фарами пространство, но к голосу Крячко тут же добавился и второй голос. Более спокойный и уравновешенный, но со сквозившими в нем металлическими нотками.

– Не глупи, Кулак, – на этот раз вчерашний зэк уже без каких-либо усилий узнал полковника Гурова. – Даже не думай о том, чтобы выкинуть какой-нибудь финт. Реакция у тебя, конечно, отменная, спорить не буду. Но и ты должен помнить о моих профессиональных способностях. Стреляю я быстрее, чем ты передвигаешься, а мое оружие направлено тебе сейчас точно в голову. Плюс оружие Крячко. Да и к тому же побег тебе ничего не даст… Куда дальше, Кулак? Ты не думал об этом? Ты в западне. И в западню эту ты сам себя загнал… Брось оружие, и поговорим.

– Один раз мы уже с тобой поговорили, полковник, – Кулак неторопливо поднялся на ноги, щурясь от света, но мужественно глядя в ту сторону, где располагались оперативники. – И мне эти беседы не шибко понравились. Учитывая то, что предыдущая закончилась для меня шестью годами заключения.

Слева хрустнула ветка, и Кулак понял, что Крячко пытается зайти к нему с фланга. Все нервные окончания напряглись до предела. Расправиться с двумя опытными сотрудниками угро будет не так просто, как с отморозками типа Губы и его товарищей.

– Извини, но так уж получается, Кулак, – продолжил меж тем Гуров с заметной иронией в голосе. – Ты – преступник, а моя работа заключается в том, чтобы ловить таких, как ты, и отправлять их за решетку. Каждый делает свое дело. Разве не так?

– Может, и так, – Ружаков сам поразился своему холодному спокойствию. – Но я свою прошлую вину перед обществом искупил, полковник…

– Прошлую, возможно… А нынешнюю?

– Я только вчера освободился.

– Мне это известно, – парировал Гуров.

Он выступил вперед, внимательно изучая лицо своего визави. Ружакову так и не представилась возможность побриться, и щетина, как на щетке, торчала на его обожженном крючконосом лице. Серые глаза были воспалены, а мышца на лице не переставала дергаться.

– Но мне также известно и многое другое, – холодно и спокойно вещал Гуров. – Например, о твоем вчерашнем участии в загородной перестрелке…

Полковник сделал еще шаг вперед и теперь тоже оказался в световом пятне. И он, и Ружаков, как два дуэлянта, стояли друг против друга на расстоянии одного метра, с направленными в грудь противнику стволами пистолетов. Кулак держал «марголин» в вытянутой руке, Гуров свой «штайр» в полусогнутой в локте, почти на уровне бедра. Действия скрытого в темноте Крячко для Ружакова оставались загадкой, но он подозревал, что тот продолжает свое движение по кругу, рассчитывая зайти ему в тыл. Однако опытный в подобных вопросах бывший столичный рэкетир прекрасно знал: если бы его хотели убить, то уже непременно убили бы. Стало быть, ни Гуров, ни его напарник пока не ставят перед собой задачи вести огонь на поражение. Крячко всего лишь страховал товарища.

– Вы не понимаете, Лев Иванович, – после недолгой паузы заговорил Ружаков, – не понимаете и вряд ли поверите мне…

– А ты сделай так, чтобы я поверил, Кулак, – Гуров прищурился. Никто, взглянув на его лицо, не смог бы сказать, что полковник не спал уже почти сутки. Он выглядел вполне свежим и отдохнувшим. Даже что-то проказливое было в его облике. Только те, кто хорошо знал Гурова, могли догадаться о том, что сейчас в его душе царит пустота. – И для начала опусти «ствол». Или ты собираешься убить меня?

– Если вы мне не оставите выбора, полковник, – во взгляде Ружакова сквозила решимость, граничащая с обреченностью.

Гуров не сомневался, что этот человек вполне способен осуществить произнесенную угрозу. Пальцы сильнее стиснули рукоятку не раз проверенного в бою «штайра».

– Выбор всегда есть, Кулак…

– Да? И какой же? Зона? Вернуться обратно, не успев толком ощутить воздуха свободы?

– Ты сам виноват.

– Я ничего не сделал, полковник…

– Так уж и ничего? – Голос Крячко прозвучал уже откуда-то из-за спины Кулака, но тот даже не обернулся. Все внимание парня было сосредоточено на Гурове и его возможных действиях. – Вчера мы нашли четыре трупа, один из которых принадлежит твоему другу Виктору Ляпушеву. А здесь, сегодня… Я уверен, что дело не ограничивалось только этим типом с пробитой шеей. Плюс полыхающие останки частного строения. Как это не вписывается в мои представления о том, что человек не сделал ничего предосудительного, Кулак.

– Это была самооборона, – глухо откликнулся Ружаков. – На меня нападали, и я защищался. Это естественно. Или по вашим ментовским законам выходит, что человек скорее должен подставить свою башку под пулю, чем совершить нечто противоречащее нормам российского законодательства?

Гуров не смог сдержать набежавшей на лицо улыбки. Что-то подсказывало ему, что Кулак говорит сейчас искренне. Однако он не становился от этого менее опасным и не переставал быть в глазах оперативников обычным матерым преступником.

– Как ты заговорил, Кулак… Красиво! Что еще нам споешь?

– Еще? Еще скажу, полковник, что во вчерашней перестрелке на мне вообще нет крови. Я не произвел ни одного выстрела. Так же, как и Расписной. У меня и оружия-то при себе не было…

– Зато оно есть сейчас, – Гуров качнул головой. – Опусти его, Кулак. И мы все спокойно обсудим. Ты знаешь, я человек без предубеждений и при необходимости могу судить поступки вашего брата объективно. Расскажи нам, что произошло.

Ружаков колебался. Его обычно бледное лицо слегка покраснело от напряжения. По большому счету, он не мог опровергнуть доводы полковника Гурова. Последний действительно был известен ему как человек справедливый и рассудительный. Возможно, сейчас судьба подавала Ружакову единственный шанс и единственную надежду на более или менее благополучный исход. С другой стороны, он ни на минуту не забывал о том, что любой представитель власти и правопорядка для него лично – потенциальный враг. Представитель иной человеческой расы. По уровню мышления, по жизненным приоритетам, по мировоззрению… Классический враг.

Гуров понял его колебания. Он всегда был неплохим психологом и, исходя из своего жизненного опыта, знал, как ему следовало поступить в подобной ситуации. Затравленному волку лучше всего показать дружелюбно протянутую руку. Продемонстрировать отсутствие враждебности. И тогда дикое животное почувствует это и перестанет скалиться. Полковник опустил руку, и дуло его «штайра» равнодушно уставилось вниз на мокрую притоптанную траву. Мышцы лица и тела мгновенно расслабились. В глазах появилась усталость и равнодушие.