Мы ездили туда всю неделю, и Джо продолжал выигрывать. Он стал таким невыносимым, что достал меня окончательно. Он купил себе новый костюм и шляпу, новую рубашку и стал курить сигары по 50 центов. Людям из собеса он сказал, что стал частным предпринимателем, и что их деньги ему больше не нужны. Джо спятил.

Отрастил усы, купил наручные часы и дорогое кольцо. В следующий вторник я увидел, как он поехал на скачки в собственной машине – черный кадиллак 69-го года. Он помахал мне изнутри и стряхнул пепел с сигары. В тот день на бегах я с ним не разговаривал. Он сидел в клубе. Когда он постучался ко мне в тот вечер, с ним была обычная квинта Дедушки и высокая блондинка. Молодая, хорошо одетая, ухоженная – у нее были и форма, и лицо. Вошли они вместе.

– Что это за бичара? – спросила она у Джо.

– Это мой старый кореш Хэнк, – представил он ей меня. – Я знал его раньше. Когда был беден. Однажды он взял меня на бега.

– А у него что, своей старухи нет?

– У старины Хэнка бабы не было с 1965 года. Слушай, давай сведем его с Большой Герти?

– Ох, черт возьми, Джо, Большая Герти на него не клюнет! Смотри, он же одет, как тряпичник.

– Помилосердуй, крошка, он же мой кореш. Я знаю, что на много мы не выглядим, но мы начинали вместе. Я сентиментален.

– Ну а Большая Герти не сентиментальна, она любит класс.

– Слушай, Джо, – сказал я, – на фиг баб. Садись, бери Форму и давай пропустим вместе по чуть-чуть, а ты расскажешь мне, кто завтра выиграет.

Джо так и сделал. Мы выпили и всех вычислили. Он записал мне имена девяти лошадей на клочке бумаги. Его баба, Большая Тельма… н-да, Большая Тельма просто смотрела на меня так, будто я был собачьей какашкой на чьем-то газоне.

Те девять лошадок на следующий день подошли к восьми забегам. Одна оплачивалась по 62.60. Я ничего не понимал. В тот вечер Джо зашел ко мне с новой телкой. Она выглядела еще лучше. Он сел, держа бутылку и Форму, и записал мне еще девять лошадей.

Затем сказал:

– Послушай, Хэнк, мне надо съезжать. Я нашел себе славную люксовую квартирку сразу возле ипподрома. Достало уже ездить туда-сюда. Пошли, крошка. Мы еще увидимся, парень.

Я знал, что это все. Мой кореш меня посылал подальше. На следующий день я ставил на этих девять по-тяжелой. Получилось семь раз. Я просмотрел Форму еще раз, когда приехал домой, пытаясь сообразить, почему он выбрал именно этих лошадей, но явной причины, мне показалось, не существовало. Некоторые верняки были поистине загадочны.

Весь остаток сезона мы с Джо не встречались, если не считать одного раза. Я увидел, как он заходит в клуб с двумя тетками. Джо растолстел и смеялся. На нем был костюм за две сотни долларов, а на пальце – кольцо с брильянтом. Я же в тот день проиграл все девять заездов.

Это случилось два года спустя. Я сидел в Голливуд-Парке, а день был особенно жарок, четверг, и на 6-м заезде мне случилось оторвать победителя по 26.80.

Отходя от окошечка кассы, я услышал за спиной его голос:

– Эй, Хэнк! Хэнк!

Это был Джо.

– Господи, старик, – сказал он, – как же я рад тебя видеть!

– Привет, Джо…

На нем до сих пор был тот самый костюм за две сотни долларов – по такой-то жаре.

Все остальные вокруг бродили в рубашечках с коротким рукавом. Небрит, башмаки стоптаны, а сам костюм измят и грязен. Брильянта уже не было, часов на руке – тоже.

– Дай покурить, Хэнк.

Я дал ему сигарету, и когда он ее зажег, я заметил, что руки у него трясутся.

– Мне нужно выпить чего-нибудь, старик, – сказал он мне.

Я отвел его в бар, и мы пропустили по парочке вискача. Джо разглядывал Форму.

– Слушай, старик, я тебя на многих победителей навел, так?

– Конечно, Джо.

Мы стояли и смотрели в Форму.

– Прикинь теперь этот забег, – сказал Джо. – Посмотри на Черную Обезьянку. Она у нас поскачет, Хэнк. Верняк. К тому же при 8 к одному.

– Тебе нравятся ее шансы, Джо?

– Точно тебе говорю, старик. Как не фиг делать выиграет.

Мы оба поставили на Черную Обезьянку и пошли смотреть забег. Она пришла к финишу глубокой седьмой.

– Ничего не понимаю, – сказал Джо. – Слушай, одолжи мне еще два бакса, Хэнк. Зов Сирены будет в следующем, он не может проиграть. Никак не может.

Зов Сирены действительно не проиграл – вышел пятым, но это не сильно-то помогает, когда ставишь по носам. Джо развел меня еще на два доллара на 9-й заезд, его лошадь и там облажалась. Джо сказал мне, что машины у него нет, поэтому не соглашусь ли я подвезти его домой?

– Ты не поверишь, – сказал он мне, – но я снова на пособии.

– Я тебе верю, Джо.

– Тем не менее, я выскочу. Знаешь, Питтсбургский Фил тонул десятки раз. И всегда выныривал. Его друзья в него верили. Денег одалживали.

Когда я его высаживал, то обнаружил, что живет он в старых меблирашках примерно в четырех кварталах от меня. Я ведь так и не переехал. Выходя из машины, Джо сказал:

– Завтра просто дьявольская масть повалит. Ты едешь?

– Не уверен, Джо.

– Дай мне знать, если соберешься.

– Конечно, Джо.

В тот вечер я услышал стук в свою дверь. Я знал стук Джо. Не ответил. У меня орал телевизор, но я не ответил. Я просто очень тихо лежал на постели. Он стучал, не переставая.

– Хэнк! Хэнк!Ты дома? ЭЙ, ХЭНК!

Потом он просто забарабанил в дверь, сукин сын. Просто неистовствовал. Все колотил и колотил. Наконец, остановился. Я услышал, как он уходит по коридору.

Хлопнула входная дверь. Я встал, выключил телик, сходил к холодильнику и сделал себе бутерброд с сыром и ветчиной, открыл бутылку пива. С ними в руках сел, разрезал завтрашнюю Форму и стал изучать первый заезд: пятитысячная скачка-распродажа жеребчиков и меринов от трех лет и старше. Мне понравился номер 8. В Форме он шел как 5 к одному. Поставлю на такого в любое время.

Так, я – человек, обуянный проблемами, и полагаю, что большинство их создаю я сам. В смысле, с бабами, с игрой, с враждебностью к разным группам людей, и чем крупнее группа, тем больше враждебности. Меня называют негативным, а также мрачным и угрюмым.

Я никак не могу забыть тетку, оравшую на меня:

– Ты так чертовски негативен! Жизнь может быть прекрасна!

Может, и может, а особенно – если чуть поменьше орать. Но я хочу рассказать вам о своем докторе. Обычно я не хожу к психушникам. Всем психушникам грош цена, они слишком довольны жизнью. Наоборот, хорошего врача зачастую самого тошнит от жизни или у него не все дома, а оттого он гораздо более забавен.