Дом у деда бревенчатый, небольшой, два окна по фасаду, но бревна толстые, по полметра. В доме кухня, она же столовая, и спальня, она же и все остальное. На кухне диван, куда нас усадили за старый овальный стол. В углу висели темные иконы. Ближе к потолку на стенах вбиты гвоздики, на которых развешаны пучки трав, полотняные мешочки с чем-то и наволочки с грибами. Дед достал из русской печки чугунок. Кашу разложил по тарелкам.

— А что это за крупа? — меня удивила пышные, нежного вкуса крупинки размером с лесной орех.

— Так перловка, — дед щурится, — удивились? То-то. Жевать ее можно и через полчаса варки. Только это просто вареная крупа будет. А чтобы кашу сварить, между прочем, любимую у Петра Первого, надо часа четыре на медленном огне держать. А лучше в печи ночь.

Было очень просто и очень вкусно. Потом пили чай с земляничным вареньем из пол-литровой банки.

— Давно я такого не ел, — подал голос дядя Вася.

— Меду не предлагаю, потому, как в лес собираемся. Нельзя потеть, — сказал дед Егор, — и после чаю посидим еще.

Напоив нас и убрав со стола, дед отправил дядю Васю дрова рубить:

— Обещал мне в прошлый раз да запропал.

— Так я же и появился. Причем, не один, — весело ответил дядя Вася, выходя в сени.

— А мы с тобой поговорим пока, внученька, — дед подсел ко мне поближе, — ты уж не сердись, что я так попросту. Я, как Васю увидел после твоего лечения, так все сразу и понял. Уж отрицать, что лечила, не будешь?

— Не буду. А как увидели?

— Да как ты видишь, так и я, — дед улыбается в бороду, — только мне не под силу так. А ты смогла, вот.

— Что-то особенное?

— Да, временно можно сделать. Вон, и врачи кодируют. А вот надолго и без последствий, это не все могут.

— Какие еще последствия?

— Да разные. Чаще, как колдуны делают. Одно на другое меняют. Этого выгнали, а другого запустили. Или договор. Взамен видимого рабства зеленому змию будет невидимое кому другому. Много ловушек. Целые сети, — дед помолчал, — а я ждал, что ты проявишься. Только ребенок еще. Рано. Через годик бы, ну, да так нужно, значит.

— А вы кто, дедушка?

— А ты посмотри.

Собираюсь и смотрю. Свечение над макушкой сильнее, чем у других. Кокон, точнее, вихрь в виде кокона тоже больше. Если смотреть без деталей, то людей я вижу, как коконы, похожие на яйцо. Приглядываюсь — вверх уходит толстый серебряный канат рядом с серебряной нитью. Приходит догадка «это и есть канал. Но какой широкий!»

— Ну, что усмотрела?

— Канал вверх большой. Ты изобретатель?

— Хе-хе, — смеется он, — нет, но тоже можно. Я открыватель. Можно не только идеи вытаскивать. Можно и самому кое-куда заглянуть. И не только в библиотеку, как я ее называю. Щель открыть не многие способны. Но об этом потом. Понять, что нужно, и даже показать, где должно быть, это могём. Но чтобы найти, еще глаза и уши нужны. А вот они у тебя сильнее. Ты как проявилась?

— Болела. В коме была. Потеряла память о прошлом. Появилась новая, но не такая. Детство все равно не помню. Ничего не помню. Лезут обрывки знаний, слова, понятные и не очень. Смысл потом приходит.

— Ждал я тебя. Дело у нас будет. Все же думал, что постарше будешь.

— У нас? Это у кого? — я не хотела это спрашивать. Возникло родство к нему, как к любимому дедушке.

— А кто злу противостоит. Мы маленькие песчинки, которые не дают провернуться бездушному механизму и сожрать все живое. Всякое дыхание да хвалит Господа. Слышала? Вот дыхания потом и не будет, если не сберечь.

— Можно я вас всегда дедушкой буду называть?

— Конечно. Я теперь и есть твой самый близкий дедушка.

— А у вас есть внуки?

— Таких, как ты, нет.

— А как вы с дядей Васей познакомились? Вы же не родственники?

— В родстве не состоим. А только он здесь, как дома. Дали ему по голове, да зимой в сугробе ночью бросили. А я учуял. Километров десять за ним ходил. Приволок. Полечил. А вот присоску темную вытащить не смог. Убирал, да обратно возвращалась. Уж больно сильна была. А тут приезжает постриженный, выбритый, да при галстуке. Глянул его да удивился. Как рассказал он про тебя, так я и понял, что другого ждать нечего. Ладно, внучка. Пойдем по грибы. Какую другую чагу хочешь?

— Сама не знаю. Поняла, что чага на березе. Но не те коричневые наросты.

— Есть такое. Рак лечить собралась, стало быть?

— Рак. Подготовку надо провести. И потом поддержку хоть до зелени. А вы знаете что это? Какой-то другой вид?

— Не другой вид. А другая форма. Чага по-научному — трутовик скошенный. Трутовиков много разных. И чага на них никак не похожа. Потому что это первая стадия развития. Она тоже помогает хорошо при разном, но не так сильно. Потом появляется на березах вторая стадия. Кору разрывает вдоль ствола. И под корой надо искать. И тоже не трутовик в привычном виде. Знаешь, как у подберезовика под шляпкой?

— Да, там такие дырочки.

— Ага, через эти дырочки споры выходят. И здесь тоже надо искать дырочки. Но шляпки не будет. Есть слой в три сантиметра толщиной с дырочками косыми. Потому и скошенный. Его отскребать будем. Но поискать придется.

Мы оделись. Тучи летели, иногда пропуская солнце меж клочками.

— Мне с вами? — спросил дядя Вася.

— Не надо. Хозяйничай. Сами управимся.

Мы пробираемся по зимнему лесу. Когда тракторная дорога кончилась, пришлось идти от дерева к дереву.

— Что чувствуешь? — спросил дед Егор.

— Там, — кивнула я в сторону березовых верхушек за кустами ивняка.

— Там. Километра не будет. Только через кусты пролезать придется.

За кустами открылась березовая роща. Разорванную по длине ствола кору видно издалека, если знаешь, что ищешь. В пакет мы скребем ножиками коричневый слой. Приподнимаем кору, надо достать все. Но и разрыв в длину метра два.

— Внучка, ты уж меня прости за торопливость. Знаю, для тебя многое удивительно. И многое еще откроется. Привыкнуть надо. Понимание должно быть недетское. Но кто знает, сколько времени у нас есть. Не везде заглянешь. Раз уж свел Господь, то если сможешь, прими и от меня какие советы и упражнения. Если не готова, так я не в обидах. Придет время, сама освоишь.

— Мне еще во многом разобраться надо. Знаю, что не просто так все это со мной происходит. Очень хочется поддержки.