— Да, — сказал Сигизмунд.

— «Есть только война» — эти слова он произнёс тогда. Они, должно быть, произвели впечатление.

— Слова моего отца в тот день, когда я принёс клятву, не являются причиной того, что я верю, что Крестовый поход никогда не закончится.

Фосс выгнул бровь.

— Тогда какое значение этот момент имеет для вашей истории?

— Это был момент, когда я понял, что мы боремся не только за людей, но и за идеи. Это был момент, когда я понял, что у неповиновения и искусства войны может быть более высокая цель.

— Ваш отец производит такое впечатление, — заметил Фосс, делая пометки.

— Он очень высокого мнения о тебе, — сказал Сигизмунд. Фосс удивлённо посмотрел на него. Сигизмунд кивнул. — Твои работы почти обязательны для командиров Седьмого. Он цитировал тебя мне и другим лордам примархам в моём присутствии. Если Крестовый поход ведётся путём демонстрации правды и идей в той же степени, что и с помощью пули и клинка, тогда ты один из его чемпионов.

— Я польщён, — сказал Фосс, снова глядя на свою работу.

— Я тоже восхищаюсь тобой, — сказал Сигизмунд.

Голова Фосса дёрнулась вверх. Сигизмунд улыбнулся, и Фосс заметил контроль в его взгляде, суждение. Это напомнило ему не только о физических способностях легионеров Императора, но и об интеллекте, который ими двигал.

— У тебя большой талант, но ты работал и тренировал этот талант, и использовал его на службе чему-то большему, чем ты сам.

— Я бы не сказал, что все мои поступки полностью лишены эгоизма, — сказал Фосс.

— Немногие человеческие поступки таковы.

— А поступки космических десантников? Примархов? — Сигизмунд не ответил, и Фосс знал, что прямого ответа на этот вопрос он не получит. –Знаете, это была идея лорда Дорна, вашего отца, моё «призвание», я полагаю, мы должны называть это так. Я был никем, мелким торговцем, которому пришла в голову глупая идея использовать последние из своих иссякающих средств для участия в Крестовом походе. Я думал о том, чтобы вступить в полки, стать солдатом Армии, но я никогда не отличался храбростью.

— Мужество — это не та черта, которой недостаёт человеку, который добровольно отправляется на сотни полей сражений, без оружия или доспехов, чтобы увидеть их такими, какие они есть, и дать это понимание тем, кто никогда их не увидит.

Фосс не смог скрыть удивления на лице, затем пришёл в себя.

— Спасибо, — сказал он. — Знаете, ещё я никогда не был писателем. Не тогда, когда я сел на первый корабль снабжения из Солнечной системы. На самом деле у меня не было никакого представления о том, что я делаю. Я взял маленькую книжку — пустую… это было... — Он моргнул, не уверенный, почему он по-прежнему говорит, чувствуя покалывание в уголках глаз. — Она принадлежала моему сыну. Он… он оставил её, когда он… когда ушёл.

Сигизмунд кивнул.

— Твой сын, — сказал он низким голосом. — Какой полк?

— Первый Саккалианский, — ответил Фосс. — Я… Я не хотел, чтобы он уходил, но он верил. Думал, что это правильно, что за будущее нужно бороться, и что если он может это сделать, то должен. — Фосс обнаружил, что крутит в пальцах инфоперо, глядя на светившиеся слова на экране. — Я думаю, есть веские основания сказать, что я ушёл, чтобы увидеть то, что видел он, частью чего он хотел стать. — Он вздохнул. — Я начал писать о том, что видел, об обычных вещах — о чём говорили грузчики в портах. Запах обломков танков, когда их вытаскивают из объятого пожарами города. Выражение лица человека, когда он впервые видит один из действительно больших кораблей Крестового похода. Мелочи, маленькие истины, маленькие шаги… Однако я делал это не с какой-то целью, пока ваш лорд отец… «В твоих словах есть красота и правда», — сказал он, а затем задал вопрос: «С какой целью ты создаёшь эти воспоминания, Соломон Фосс?» Всего один вопрос, и моя жизнь с тех пор — это ответ. По правде говоря, до этого я был никем, просто человеком, который размышлял и делал пометки, которые некоторые люди читали. Я думаю, что в самом реальном смысле я был потерян.

Фосс моргнул, приходя в себя, собирая нити мыслей. Сигизмунд медленно кивнул.

— Мы все — ничто, пока не решим, кем станем, — сказал он.

Пять

Сигизмунду преградили путь в первую же ночь, когда он пришёл в Храм. Перед дверью стоял Храмовник. Он был высоким, даже для космического десантника, смуглым, без волос и татуировок, с серо-зелёными глазами цвета грозового океана. На его плече покоился огромный меч, клинок которого почти не уступал ему по высоте. Доспехи были угольно-чёрными и полированными, янтарными.

— Я хочу пройти внутрь, — сказал Сигизмунд.

— Кто ты такой, чтобы входить в это место?

— Я — Сигизмунд, воин Седьмого легиона.

— Ты принёс свои клятвы. Путь для тебя закрыт.

Сигизмунд опустился на колени. Он оставался в таком положении двенадцать часов, молчаливый, неподвижный, пока «Фаланга» миновала ночной цикл. С тех пор каждый цикл ночи он приходил, ждал и слушал медленный голос корабля и биение своих сердец. Когда звучал колокол к началу каждого дня, он покидал порог и возвращался к мечу.

— Ты хочешь проиграть? — спросил Аппий.

Сигизмунд посмотрел на него с того места, где упал на пепел тренировочного поля. Наконечник копья мастера оружия был у его шеи, остриё касалось кожи так же нежно, как подушечка пальца. Аппий смотрел на него сверху вниз, спокойно, терпеливо, ожидая.

— Я хочу стать братом Храма, — ответил Сигизмунд.

Аппий выгнул бровь, затем убрал копьё от шеи Сигизмунда и прошёл через тренировочный круг к