Ее нетлинк отчаянно зазвонил. Она же подключила его к Сети.

— Должно быть, они подшутили, — громко заявила она в пустоту комнаты. — Это не моя квартира. Это не я, и это не мое. Я не могу так жить. Разве это жизнь? Ни за что здесь не останусь! — Она подошла к двери и распахнула ее.

На площадке она засмеялась, обернулась, снова открыла дверь и вернулась в квартиру.

— Все в порядке, — сказала она, — давай, выходи, глупышка. — Она отперла клетку и вытащила оттуда крысу. — Пойдем, уж ты-то можешь уйти.

Она выбросила диадему, как только вышла из квартиры. В это же время карета скорой помощи вспыхнула фарами и припарковалась у ее дома. Поднявшись по Парнассус-авеню, она избавилась от серег и десяти колец на пальцах. В ожидании такси сбросила с ног туфли и освободилась от мерзких подследников. Кожа под ними все еще была влажной.

Подъехало такси.

Она села, сняла брюки, сорвала наколенники и огромные повязки-наклепки. Выбросила их в окно. В поезде по дороге к аэропорту она отправилась в дамскую комнату, стащила с себя бюстгальтер и еще несколько повязок. От этих наклеек у нее ныло тело, и после того, как она освободилась от них, ее настроение сразу улучшилось.

Она прибыла в аэропорт. На летном поле стояли сверкающие огнями самолеты. Они легко и красиво расправляли крылья и взлетали в прохладном ночном воздухе, когда им хотелось оторваться от земли. В салонах хорошо было видно сидящих и движущихся людей, потому что обшивка была очень тонкой, почти прозрачной. Некоторые пассажиры включили лампочки, но большинство просто улеглись в надувных креслах и наслаждались ночным небом, видным сквозь фюзеляж. Кое-кто уже спал, ведь предстоял ночной рейс в Европу. Это было умиротворяющее и прекрасное зрелище. Хотя на самом деле все обстояло далеко не так просто.

Она направилась к трапу и поднялась в самолет. Стюардесса заговорила с ней по-немецки, когда она вошла в салон. Она открыла сумку, достала оттуда крысу, показала ее стюардессе и опять убрала в сумку. Затем повернулась на каблуках и, не скрывая радости, уверенной походкой двинулась по проходу. Стюардесса никак на это не отреагировала.

Она выбрала симпатичное коричневое кресло в бизнес-классе и улеглась. Стюард принес ей вкусный горячий напиток.

В три часа ночи самолет взлетел, и ей наконец удалось уснуть.

Она проснулась в восемь часов утра 10 февраля 2096 года. Она прибыла во Франкфурт.

Она вышла из самолета и теперь бродила по франкфуртскому аэропорту, одинокая, с заспанными, покрасневшими глазами и полным отсутствием планов на будущее. Это было блаженное чувство. Она не взяла с собой никаких денег. Ни кредитной карточки, ни карточки для оплаты наличностью. Ни удостоверения личности. Очевидно, все работавшие в службе социальной помощи проходили проверку у местных властей, но немецкие чиновники никогда не обращали на вас внимания, если вы не старались привлечь их внимания.

Она попила воды из фонтана и отправилась в туалет.

Вымыла лицо и руки, поменяла нижнее белье и носки. Теперь ее лицо не слишком нуждалось в косметике, но она все-таки торопливо подкрасилась. Отсутствие макияжа беспокоило ее больше, чем отсутствие документов.

Она вышла из туалета, смешалась с другими пассажирами, на нее никто не обращал внимания.

Затерявшись в толпе, она прошла через лабиринт застекленных холлов и киосков, спустилась на эскалаторе и оказалась на железнодорожном вокзале, увитом плющом. Похоже, немцы гордились своим плющом, и особенно плющом, выросшим там, где вырасти у него не было ни малейших шансов.

Она увидела юную европейку с очень короткой стрижкой в ярком красном жакете. Поскольку у нее самой были очень короткие волосы и ярко-красный жакет, она подумала, что ей лучше всего последовать за этой девушкой и делать то же, что и она. Это было очень разумно, потому что девушка знала, куда ей нужно идти. Девушка взяла печенье в киоске германской службы социальной помощи. И она тоже взяла такой пакет. Она не платила. Печенье оказалось вкусным. Она почувствовала, как легко эта обогащенная витаминами, одобренная правительством, полезная пища прошла через ее пищевод.

Она жадно проглотила несколько печений, запила их водой и почувствовала себя хорошо, уютно и осталась довольна собой. Она и крысе дала несколько крошек.

В зале железнодорожного вокзала несколько парней в больших шерстяных пончо и широкополых черных шляпах играли на флейтах и гитарах народные чилийские мелодии. Эти латиноамериканские парни собирали плату, но вы могли и не платить, если не хотели. Вы просто могли сидеть и слушать их свободно льющуюся музыку. Невдалеке валялись спальные мешки, рядом стояли прямо на полу бутылки с водой и пакеты с какой-то едой, а чуть поодаль находилась красивая дверь в дамскую комнату. Насколько она могла судить, никаких причин покидать это приятное место не было. Да я бы провела здесь остаток жизни, подумала она.

В этом тихом и удобном месте ей хотелось наблюдать за европейцами, шагающими туда-сюда со своим багажом. Захватывающее зрелище. Она почувствовала, что привлекает к себе внимание, но не нашла в этом ничего предосудительного. Очевидно, смотревшие на нее думали, как она отлично выглядит. Немцы приветливо улыбались ей. Особенно часто улыбались мужчины. Убив так целый час, она успела обнаружить в толпе дюжину ребятишек. Маленькие дети тоже улыбались ей.

Может, пассажиры полагали, что она занимается чем-то важным. Как это забавно и трогательно! Почему они не могут просто спокойно сидеть и наслаждаться жизнью? Куда они спешат? К чему вся эта бесцельная суета? Они были готовы прожить миллион лет — тогда в чем же смысл? Вы можете лежать в спальном мешке и быть в гармонии со Вселенной, ощущая полнейшее счастье.

Она радовалась часа полтора, но потом ей сделалось скучно, откровенно скучно. И беспокойно. Ее охватила тревога, она больше не могла сидеть здесь ни минуты. К тому же латиноамериканцы стали петь свои песни по второму разу, и их свистящие флейты начали ее раздражать. Она поднялась и вместе с другими пассажирами вошла в прибывший поезд.

В вагоне было шумно. Сам поезд не издавал никаких громких звуков, но кругом оживленно разговаривали, ели сандвичи, яичные лепешки и пили пиво. Поезд шел на огромной скорости, но скользил тихо, словно рыба в воде. Он двигался по рельсам, но вроде и не прикасался к ним. Она поставила сумку под сиденье и пожалела, что не знает ни слова по-немецки.

Потом она достала сумку и обнаружила, что та расстегнута, и поняла: ее крыса исчезла. Маленькая, волосатая мерзавка наконец-то вырвалась на свободу и удрала от нее то ли здесь, в поезде, то ли еще на франкфуртском вокзале. Сначала она немного расстроилась, но потом ей стало понятно, какой хитрой была эта крыса. Грызун на свободе! Европу охватит паника. Что же, прощай, загадочный зверек, удачи тебе, грызунчик! И никаких переживаний! Она сошла с поезда в Мунхене, потому что ей понравилось название города.

Некогда он был Мюнихом, или Миунхеном, или Моенхеном, или даже Мюнхеном, но общеевропейская орфографическая реформа превратила его в Мунхен. Мунхен, Мунххен, Мунхен. Кто-то говорил, что Штутгарт был крупнейшим центром искусства в мире, но название Штутгарт и вполовину не звучало так привлекательно, как Мунхен.