— Слава богу! — невольно вырвалось у него.

— Глеб! — заглянул в дом Семён Матвеевич. — Помоги…

Шапка у Ярцева-старшего съехала набок, волосы были мокрые от пота. На рукаве полушубка — кровь.

Глеб и Вика вскочили встревоженные и бросились к двери.

Возле крыльца лежало что-то большое, тёмное. Вербицкий, тяжело отдуваясь, говорил, довольный:

— Вот это трофей! Отвели-таки душеньку!

— Господи! — выдохнул Глеб. — А мы перепугались!

— Помотал он нас, — вытирая пот со лба, хрипло проговорил Семён Матвеевич.

Приглядевшись, Глеб узнал лося. Его царственные рога неестественно заломились на спину. Свет, падающий из двери, сверкал точечками на остекленевших глазах.

— Как же вы его дотащили? — удивился Глеб.

— Жерди приспособили, — ответил отец. — Давай его сразу в машину.

Трое мужчин с трудом заволокли тушу на заднее сиденье «уазика». Туша зверя почти уже закоченела.

Во время этой процедуры Вика не проронила ни слова. А когда зашли в дом, спросила у отца:

— Неужели вам не жалко было его?

— Милая Вика, — улыбаясь, сказал Семён Матвеевич, снимая перепачканный кровью тулуп, — шашлычок любишь? Или бифштекс, а?

— Но… Понимаете, это совсем… — попыталась было что-то сказать девушка, но Семён Матвеевич перебил.

— Так ведь барашков и коровок тоже… — он провёл ребром ладони по горлу.

— И все же, — вздохнула Вика, — стрелять в живого…

— А бифштекс разве из падали? Брось, дочка, — устало опустился на стул Вербицкий. — Ты мне напоминаешь тех чистоплюев, что вещают по телевидению или строчат статейки в газетах: мол, охота — это варварство, жестокость…

— Во-во! — поддержал гостя Семён Матвеевич. — Такую чушь порют! Сами же ни черта в этом не понимают!.. Охота — древнейшее занятие.

— И чем выстрел хуже удара ножа на бойне? — уже с раздражением спросил у Вики отец.

— Или электричества, — поддакнул Ярцев-старший.

— Да нет, я вообще… — смутилась девушка и замолчала.

— Мы его добыли по всем правилам, — продолжал Николай Николаевич. — По-мужски… Километров десять шли за ним.

— Сдаюсь и преклоняюсь, — подняла вверх руки Вика и улыбнулась. — Умывайтесь и садитесь есть.

— Вот это другой разговор! — повеселел Николай Николаевич.

Вербицкая захлопотала у стола.

Семён Матвеевич вышел в другую комнату и вернулся с двумя бутылками коньяку.

— Заслужили, а? — вопросительно посмотрел он на гостя.

— С удовольствием! — потёр руки Вербицкий. — Теперь — не грех.

— Кутнём! — радостно произнёс Ярцев-старший. — Все свои… Дела в этом году сделаны. Как говорится, потехе — час!

Вика тоже охотно согласилась выпить. Глеб стал отнекиваться, ему ведь предстояло вести машину.

— Кончай сачковать, — отмахнулся отец, наливая ему полную рюмку. — Тут мы сами себе ГАИ и ОРУД!

Только успели выпить по первой, Семён Матвеевич налил ещё.

«Действительно, — подумал Глеб, — какая тут, в лесу, милиция!»

От коньяка стало веселее. Уплывало, растворялось чувство вины перед женой и приглашёнными гостями.

Вика тоже оживилась. Щеки у неё раскраснелись, глаза заблестели.

— Запомни, доча, — размахивая вилкой с насаженным на неё куском мяса, проповедовал Вербицкий, — настоящие охотники — друзья природы! Понимаешь, настоящие, а не паршивые браконьеры! Вот взять хотя бы лося… Да, прекрасный зверь! Сильный! Но пусти его размножаться самотёком, знаешь, сколько вреда он принесёт лесу?

— Это точно, — поддакнул Семён Матвеевич. — Губит молодую поросль…

— Что молодую? Крепкие деревья сводит. Обдирает кору — хана деревьям.

— А кто регулирует его численность, — поднял вверх палец Ярцев-старший. — Мы, охотники. Наука тоже за нас! Вот так, милая Вика! А какое отдохновение и удовольствие доставляет сам процесс идти по следу или караулить зверя! Недаром Тургенев, Пришвин боготворили охоту.

— Лев Толстой как-то сказал, — вставил своё слово Глеб, «не запрещайте вашим детям заниматься охотой. Это увлечение убережёт их от многих ошибок и пороков молодости».

Вербицкий вдруг встал, подошёл к нему и смачно поцеловал в макушку.

— Молодец! — произнёс Николай Николаевич прочувствованно. — Золотые слова!

И все поняли: он уже изрядно навеселе. Впрочем, остальные тоже были под хмельком. Кто больше, кто меньше.

Время летело незаметно. Ярцев-старший выставлял бутылку за бутылкой. Сам он, казалось, больше не пьянел, зато Вербицкий уже, как говорится, лыка не вязал.

— Пора в посёлок, — напомнила Вика. — Тётя Злата, наверное, заждалась.

— Нет! — решительно заявил Семён Матвеевич. — Ещё одно важнейшее мероприятие… Банька!

При этих словах Николай Николаевич оживился. Насколько это было возможно в его состоянии.

Растопили баню быстро, благо Рудик приготовил сухие берёзовые поленья. Парились одни мужчины, оставив Вику у телевизора, по которому перед Новым годом показывали развлекательные передачи.

С жару, с пару Семён Матвеевич выбегал во двор, бросался в снег. И снова в парилку… Он уговаривал последовать его примеру сына и гостя, но те не решились.

Потом пили чай из самовара. Хмель заметно выветрился. Что касается Ярцева-старшего, так он выглядел совершенно трезвым.

Вернулись в дом. Вербицкий предложил дочери пойти поблаженствовать в бане, но Вика не захотела: в одиночестве вроде как-то не с руки.

— После баньки сам бог велел по сто грамм! — откупорил новую бутылку Семён Матвеевич.

Предложение было встречено мужчинами с восторгом.

Ярцев-старший подхватил Вику и закружил в танце под ритмичную музыку из телевизора.

— Батя у тебя — во мужик! — показал большой палец Вербицкий. — За него! — чокнулся он с Глебом.

«Да, мне бы столько энергии в его возрасте», — с завистью подумал Глеб. И понял, почему мачеха вышла за Семена Матвеевича замуж, будучи младше чуть ли не на двадцать лет. В Ярцеве-старшем была какая-то неувядающая сила, задор, мужественность и постоянная готовность к риску.

«Есть ли все эти качества у меня?» — прикидывал Глеб. Хотелось думать, что есть. Хотя иной раз он и замечал с грустью, что многое взял от матери. Её мечтательность и мягкость. То, что отец всеми силами старался вышибить из сына.

Любимая поговорка Семена Матвеевича — победителей не судят!

Так он и жил — стремясь всегда побеждать и даже из своих поражений делать победу. Над обстоятельствами, над женщинами…