репликами, обвиняя сотрудников, что они намеренно не привели статью в порядок и вообще работают плохо. Но сбить Фролова не смог, тот снова и снова повторял свое: статья не готова, печатать ее нельзя.

Затем выступил Всеволод Иванов. Мы не сомневались, что он будет против публикации разносной статьи Дорофеева. Думаю, что догадывался об этом и Кочетов. Но предложение, с которым выступил Иванов, повергло его в изумление. Впрочем, должен признаться, что и нам оно в той обстановке показалось малореалистическим. Сказав, что речь идет об исключительном явлении в нашей литературе, книге, которая имеет очень большой успех в Советском Союзе и будет иметь громадный успех в странах народной демократии, потому что она направлена против общего у всех зла - бюрократии, Иванов заключил так: «Надо похвалить молодого автора и сказать, что он очень талантлив. Это главное. Если бы я был главным редактором, я посвятил бы роману Дудинцева передовую».

На это предложение Кочетов, естественно, никак не реагировал и предоставил слово Овечкину. Он полагал, что публикацией овечкинской статьи, которой он сказал какие-то комплименты и на этом обсуждении, обеспечил себе расположение Овечкина и тот как-то нейтрализует восторженную речь Иванова. Но Овечкин обманул ожидания Кочетова, статью Дорофеева он просто уничтожил: «Мне эта статья напомнила историю моей повести «С фронтовым приветом». Я писал ее в Киеве после демобилизации, не мог привезти в Москву, и один критик, Овчаров, написал издательскую рецензию. Кончалась она призывом исключить автора из партии и арестовать. Если разобраться в духе статьи Дорофеева, то это то же самое».

Против публикации статьи был и поэт Сергей Смирнов: «Зачем выступать с плохой рецензией?» Это нас удивило, этого мы не ожидали, потому что он по своим взглядам был человеком близким Кочетову. Возглавлявший отдел внутренней жизни Ваграм Апресян горячо говорил о том, что Дорофеев совершенно не знает жизни, правду романа «Не хлебом единым» подтверждают многочисленные истории загубленных бюрократами талантливых изобретателей, замордованных людей, которые он на днях слышал на всесоюзном совещании изобретателей в Кремле.

Из членов редколлегии поддержал Кочетова и высказался за публикацию статьи Дорофеева лишь Георгий Гулиа, он вообще, как правило, в спорных случаях был на стороне очередного главного редактора, поэтому ему удалось остаться членом редколлегии при шести главных редакторах. «Или мы будем бороться за объективное отображение в литературе советской действительности, или давайте призывать к такому абсолютно негативному изображению нашей жизни, которое сквозит во всем романе Дудинцева», - заявил он.

«Нижние чины», участвовавшие в обсуждении, - Александр Лебедев, Юрий Суровцев, Владимир Огнев и я - были единодушны. Никто из нас не согласился с оценкой Дорофеева романа «Не хлебом единым», все считали, что статью его можно напечатать только в дискуссионном порядке и лишь в том случае, если до нее будет опубликована статья, положительно оценивающая книгу Дудинцева. Кроме того, эта дискуссия на страницах газеты не должна перебегать дорогу обсуждению в Союзе писателей, авторам полезно учесть то, что там будет сказано.

Короче говоря, затея Кочетова - упредить обсуждение, навязать читателям газеты отрицательную оценку романа Дудинцева - была похоронена по первому разряду.

Завершая заседание редколлегии, Кочетов с трудом сдерживал себя. Он заявил, что роман «Не хлебом единым» - отступление от соцреализма, вредная книга, он, Кочетов, решительно расходится с большинством выступавших в его оценке.

Но после такого обсуждения напечатать рецензию Дорофеева Кочетов не мог.

Редколлегия закончилась, все начали расходиться. Странное дело, чувства торжества мы не испытывали. Понимали, что Кочетов не забудет нам своего поражения, что жизнь в газете ожидает нас нелегкая, спуска нам не будет. Видимо, понимал это и Овечкин, в коридоре он подошел к нам попрощаться:

- Вам, ребята, я не завидую, а сам я в эту «кочетовку» больше ни ногой.

И действительно, в газете он больше не появлялся, а через несколько месяцев вышел из редколлегии.

До него это сделал Всеволод Иванов - после того, как была напечатана статья Дмитрия Еремина, громившая второй выпуск альманаха «Литературная Москва». На сей раз Кочетов уже не собирал для ее обсуждения редколлегии, а от Всеволода Иванова, возражавшего против публикации этой статьи, отмахнулся. Это было последней каплей, переполнившей чашу терпения Иванова. Он и до этого порывался уйти, а после появления статьи Еремина обратился в редколлегию и секретариат с резким письмом: «Редактор газеты, тов. Кочетов, не желает считаться с мнением отдельных членов редколлегии, тем самым низводя их участие в работе на уровень даже не совещательный, а всего лишь «говорительный»… Ввиду того, что я не могу работать с товарищем Кочетовым, еще раз прошу редколлегию «Литературной газеты» снять мою фамилию как члена редколлегии».

Дроздовы идут в атаку

Дело, разумеется, было не в одном Кочетове. Вряд ли бы он стал так самоуправствовать, не имея одобрения и поддержки в высших сферах…

К этому времени наследники Сталина стали оправляться от шока, вызванного докладом Хрущева, политическая атмосфера в стране сгущалась, реакция готовилась к контрнаступлению - ждали удобного момента и подходящего повода, чтобы приступить к реставрации сталинизма с чуть обновленным, подкрашенным фасадом (эта стратегическая цель определяла действия всех «охранителей» на протяжении нескольких десятилетий вплоть до нынешнего времени). А в такой ситуации какой-нибудь повод непременно да найдется или его создадут - не тот, так другой.

Для литературных «ястребов» поводом для истерической кампании против подготовляемого «прогрессистами» (это словечко было тогда в ходу) идеологического конца света - так они изображали сложившуюся в литературе ситуацию - явилось обсуждение романа Дудинцева. Оно было необычайно многолюдным, толпа жаждавших попасть на обсуждение, осаждала ЦДЛ. Придя заблаговременно, я с приглашением и удостоверением «Литературной газеты» едва пробился в зал, который был уже переполнен, яблоку негде упасть, сидели на лестнице, стояли на хорах. Правда, дубовый зал, где происходило обсуждение, вмещал немного народа, новое здание ЦДЛ еще не было построено. В донесениях наверх - а готовых немедленно «сигнализировать» было хоть отбавляй - это стечение народа было представлено чуть ли не как кем-то организованный шабаш антисоветских сил.

Но главным «компроматом» выставлялось выступление Константина Паустовского. Глухим, хрипловатым, тихим голосом он рассказал о своих впечатлениях от круиза вокруг Европы на теплоходе «Победа», кажется, первой такого рода туристической поездки, во время которой ему довелось наблюдать вблизи представителей «нового правящего класса». Они были как две капли воды похожи на дудинцевского Дроздова: «Рабочие, интеллигенты, писатели и актеры занимали второй и третий класс, а первый класс и люкс - сплошные Дроздовы - замы министров и номенклатурщики, - говорил Паустовский. - Они поражали нас своей спесью и