Нико кивком головы подозвал Живнова и принял от него футляр. Раскрыв его, он вынул инструмент и невольно улыбнулся, вспомнив картонку с надписью «Музыкальные инструменты высокого регистра», прикрепленную к сколоченному из реек стенду.

– Странная скрипка, – заметил Бамбутос. – Она больше обычной. Как будто разбухла от воды.

Он недовольно сдвинул брови, увидев входящего полицейского.

Их было всего несколько человек в этой комнате. А за ее пределами перемешались встречающие, провожающие, служащие аэропорта. Сгущалась темнота. В десяти километрах отсюда уже начал копошиться в своих внутренностях двухмиллионный город, разрезанный на две неравные части рекой.

На лице полицейского не дернулся ни один мускул, когда он увидел в помещении русских. Хотя не мог забыть экспромта о предусмотренном законом преступлении, что его сильно удивило. Он даже не нашел, чем ответить. И вот сейчас ему представилась такая возможность. Он склонился к таможеннику, и Бамбутос ему что-то сказал на ухо. Полисмен выпрямился и покивал, изобразив на лице заинтересованность. Пододвинув к столу стул, он сел, бросил ногу на ногу и водрузил на колено берет. Попросив у коллеги документы Николаева, принялся изучать их, шевеля губами. Паспорт на имя Николаева Алексея, с въездной визой, вкладыш, в котором указаны те же фамилия и имя-отчество, а также дата и место рождения, национальность, номер паспорта, профессия, принимающее учреждение, срок пребывания и дата прибытия. Что еще? Сертификат с отметкой о прививке против желтой лихорадки.

– Вы музыканты. По каким городам пройдет ваш благотворительный тур? – акцентировал он, передавая документы Бамбутосу. Тот ни с того ни сего поблагодарил его:

– Спасибо.

– Не уверен, что гастроли состоятся, – ответил Николаев. – У нас пропал музыкальный инструмент…

Полицейский не дал ему развить тему, перебив:

– Я в курсе вашей проблемы и рассчитываю решить ее в кратчайшие сроки. Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

– Наш тур расписан в заявке. Речь не идет о наших претензиях. Мы согласились играть в городах Английского Камеруна: Кумбо, Джанг, Фумбан.

Небольшие городки, мимоходом заметил чернокожий полисмен, вместе взятое население которых составит чуть больше ста тысяч человек. Подсознательно в нем начали тлеть подозрения.

– Вы избегаете крупных населенных пунктов? Почему?

– Мы не ахти какие музыканты, – оказывал сопротивление Нико. – Наша основная работа в переходах метро.

Пошли отмазки, усмехнулся негр. И рискнул вслух поразмышлять о людях, которым не идет мускулатура. Он обращался к таможеннику, но не сводил глаз с приезжего музыканта, и тон его поднимался от развязного к разнузданному.

– …Тот же скрипач, например – если он в пиджаке, под которым угадывается тщедушное тело. Но вот он скидывает одежду, а под ней тренированные бугры: бицепсы-дыни, трехглавые мышцы плеча и так дальше. От грудного мяса у кормящих матерей слюнки текут, не говоря уже о тех, кто припал бы к этим грудям губищами. И вот это самое играет на скрипке? Это оно, что ли, управляет гибкими пальцами? Да такое тело даже для нотной подставки предлагать опасно. Нет, музыкант, художник и поэт должен еле-еле таскать ноги. Лично я не представляю зажравшегося художника, а если он зажрался, то уже не художник – бизнесмен, может быть, бездарь, этакая ленивая субстанция.

Он резко сменил тему. И голос его зазвучал по-другому.

– Вам задали вопрос о скрипке. Отвечайте, пожалуйста.

– Да, – кивнул Нико, – эта скрипка больше обычной и называется альтом.

Бамбутос чуть нахмурил лоб.

– Кажется, альт – это духовой инструмент.

– Вы правы. Альт – это еще и низкий детский голос, и партия в хоре. В общем, все, что звучит и нотируется выше тенора. И, конечно же, смычковый музыкальный инструмент.

– Смычковый?

– Разумеется.

Эстафету подхватил полицейский.

– Вы не могли бы взять и смычок из футляра? – Он оттягивал тот момент, когда предъявит обвинения: кто вы? с какой целью вы прибыли в нашу страну? с какой целью вы маскировались под музыкантов?

– Взять смычок? – повторил за полицейским Нико. – Зачем?

– Я прошу вас.

Адвокат склонился над футляром и взял в правую руку смычок.

– Мы увидели вас вживую, – сказал полицейский, обменявшись красноречивым взглядом с таможенником. – Осталось послушать.

– Дайте-ка мне скрипку! – Катала сделал шаг вперед. – Сейчас я вам сыграю!

– Нет, оставайтесь на месте, пожалуйста, – голос полицейского натянулся.

– Боюсь, альт в дороге расстроился…

– Вам, музыканту, не составит труда настроить его. Вам ведь не нужен для этого, как там его… – полисмен пощелкал пальцами.

– Камертон, – пришел на помощь Каталин. И даже показал, что это такое, ударив двумя пальцами по руке и поднося их к уху.

– Да, да, правильно, вылетело из головы. Итак?.. – Он сложил руки на груди и, будучи уверенным, что близок к разоблачению лжемузыкантов, а значит, и лжемиссионеров, закрыл глаза и скрестил на груди руки.

Он снова открыл глаза, когда мысленно представил в руках этого громилы ручной пулемет, и этот образ уже трудно было выкинуть из головы.

О том, что Алексей Николаев в допризывном возрасте воевал на территории зарубежного государства, узнали в военкомате. А в районный комиссариат его доставили в наручниках двое участковых и квартет ОМОНа. Военного комиссара, которого за глаза называли «наркомом», Нико видел несколько раз – дородный, с яркими похотливыми губами гомосексуалиста. Про него ходили слухи, кто-то приводил конкретные цифры: сколько призывников прошли через его задний кабинет с вместительной ванной и душем. В этот раз на месте комиссара сидел лет сорока пяти человек в белой рубашке с закатанными рукавами.

– Скрываешься? Готовишься к службе в спецназе? Ты уже наполовину дезертир, так что в элитных частях таких, как ты, не ждут.

Смысл его вопросов просился называться издевательским, однако в интонациях не было и намека на оскорбление.

Нико будто за язык потянули, и он задал вопрос:

– А с боевым опытом за рубежом вам люди нужны?

– Ты просто так треплешься или в твоих словах есть правда? – спросил он голосом дежурного у постели тяжелобольного.

– Не хочу попасть в стройбат или инженерные войска. Говорят, это одно и то же, – добавил Алексей.

– Говорят, в Москве кур доят, – ответил незнакомец. И, пролистав несколько страниц личного дела, выделил один существенный факт: – С 1992 по 1994 год, то есть ровно четыре призыва, тебя не могли доставить в военкомат. Здесь я вижу десять, нет, двенадцать рапортов участковых милиционеров, – подсчитал он. – Они с ног сбились, отыскивая тебя. Но здесь нет слез твоей матери, которая потеряла тебя на два года. Так где ты скрывался все это время?