В общем, осенью 2014 я сказала мужу: «Миша, повернуть назад я не могу. Если этого не сделаю, никогда потом себе не прощу». И он согласился, потому что понял, насколько для меня это важно. Я пошла на прием в опеку. Там специалист с порога встретила меня недружелюбно: «Еще этого вам не хватало!» А в итоге оказалась милейшей женщиной, мы теперь с ней дружим. Может быть, это и правильно, что кандидатов встречают подозрительно, потому что, если человек на этом этапе сдается, значит, он пока точно не готов пройти весь этот путь. Она не грубила, ничего подобного, но разговаривала очень едко. И только когда убедилась, что я вполне понимаю, на что иду, растаяла. Рассказала мне о процедуре и дала направление в ШПР. Мужу я предложила пойти учиться и параллельно разбираться со своей готовностью на основании подробной информации, которую нам будут давать. Я обзванивала все школы в нашем районе, пыталась сделать так, чтобы Миша ходил по индивидуальной программе – он очень много работает и не может отрываться от дел в будние дни. Но никто не шел нам навстречу, везде одни и те же правила: посещать и не пропускать. Тогда кто-то нам посоветовал, раз уж у нас есть финансовая возможность, идти в школу Рудова. Там было даже дистанционное обучение, хотя это все-таки не то, и мы приняли решение учиться на очной основе. Пришлось пожертвовать временем, было действительно тяжело в течение полутора месяцев каждый день ходить на занятия. Но здесь по крайней мере начало в будние дни было в 19 часов вечера, а не в 17.00 как во многих других ШПР, и плюс выходные. Обучение нас удивительно сблизило как пару, мы вышли на новый уровень ощущений и отношений. В школе мы со всеми познакомились, и теперь со многими дружим, и уже даже встречались с детками. В ШПР нам объяснили, что тайна несет только проблемы и дополнительные травмы, и поэтому мы стараемся, чтобы в нашем окружении были семьи с приемными детьми, для того, чтоб наши малыши не чувствовали себя какими-то не такими. И вот после каждой лекции по дороге домой мы обсуждали услышанное. Миша держал оборону, на протяжении всего процесса обучения он не говорил «да», оставляя себе возможность повлиять на ситуацию, если что-то пойдет не так. Но к концу обучения он уже сам сказал, что мы не имеем права не взять ребенка: у нас крепкая любящая семья и у нас есть материальный достаток, есть силы, есть возможности, и кто, если не мы. Конечно, первоначально у него был очень сильный страх, и оказалось полезным то, что на занятия ходили пары, в которых мужчины уже были готовы к усыновлению. У кого-то просто не было своих деток, у кого-то другая история, но, главное, они уже дозрели – шли в ШПР, понимая, что точно возьмут ребенка. И оказалось очень полезным проводить время с одногруппниками – мы ходили в кафе, общались, я всегда старалась сделать так, чтобы у мужчин была возможность поговорить между собой. Причем многие из них оказались очень умными людьми, с хорошим образованием, уверенными в себе – к их мнению стоило прислушаться. И они сказали, что мужчинам проще принять ребенка: тебе принесли маленького человека, и ты защищаешь. Это женщины мучаются вопросами адаптаций, эмоций, чего-то еще. Чтобы укрепить уверенность мужа, я нашла через знакомых семью, которая уже приняла детей, и предложила им встретиться. Мы посидели в кафе, пообщались. У них на тот момент был кровный семилетний мальчик, приемная семилетняя девочка и ее старшая сестра одиннадцати лет. Мне было важно, чтобы муж поговорил с родителями, посмотрел на реальных усыновителей. Кстати, мы сдружились с этой семьей и сейчас прекрасно общаемся. Они одновременно с нами взяли еще и мальчика полутора лет.

Мы окончили учебу, получили сертификат об окончании ШПР, а документы не делаем, так как середина ноября, и у Миши на работе конец финансового года. Год оказался просто ужасным, и ему приходилось очень трудно. Но я уже не могла остановиться, сама все прошла и понимала, какого ребенка наша семья могла бы принять. Еще когда обучались, мы осознали, что просто не справимся с ребенком-инвалидом. У нас трое мальчишек, мы много путешествуем, постоянно куда-то ездим и в целом ведем активный образ жизни. Та же Светлана, приемная мама троих детей, мне посоветовала не усложнять ситуацию для первого раза – решиться на самый простой вариант. Незачем пугать мужа. А потом появится опыт, и можно будет сделать следующий шаг. При этом я и на этот раз не исключала, например, принятие ребенка с синдромом Дауна. Насчет возраста мы решили, что будем искать девочку до года, чтобы не разрушать семейную иерархию. Хотелось дочку примерно на год младше самого маленького в семье, и чтобы малышка не больше шести месяцев провела в учреждении – свыше шести месяцев это уже глубокая депривация и депрессия.

Искать ребенка я, честно говоря, начала, когда мы еще учились в ШПР. Показывала Мише фотографии разных детей из базы данных, но он говорил, что вообще ничего не понимает – на его взгляд, по фотографиям невозможно определить, «твой» ребенок или «не твой». А когда мы уже оканчивали ШПР, мне понравилась девочка Вера – 1 год и 1 месяц. И я ее фотографию разослала всем своим одногруппникам. Думала, может, кто-то заинтересуется, если уж мой супруг пока не готов. Но никто почему-то не отозвался, хотя девчонка, мне показалось, просто находка. У нас с мужем есть знакомый фонд, которому мы помогаем. Так вот, я попросила руководителя этого фонда позвонить в детский дом, где жила Вера, и договориться, чтобы я смогла приехать к ним как волонтер. Надеялась, что у меня все-таки получится устроить ребенка в семью – не в свою, так в какую-то другую. И так быстро все закрутилось, в Москву приехала главврач Дома ребенка, мы познакомились, узнали, чем можем помочь. Собрали помощь среди знакомых. В Доме ребенка попросили нарядные платьишки к празднику и подгузники, мы купили много всего необходимого к Новому году, и я поехала. Нам устроили экскурсию по Дому ребенка, и это оказался настоящий ужас. Были совершенно душераздирающие моменты, дети кричали: «Мама, забери меня!» Конечно, нам рассказывали про эти истории в ШПР, и это дало сил – я говорила, что я не мама, я тетя Аня. Но когда вечером приехала домой, рыдала и не могла остановиться. Мне сказали, что до меня Веру смотрели тринадцать семей. Встреча с ребенком – это воля Всевышнего. Тот человечек, который должен пройти с тобой всю жизнь бок о бок, обязательно придет, потому что пути прорисованы заранее.

После истории с Верой кто-то дернул меня набрать в поиске возраст «от года до трех», и вот выскакивает анкета Катюши. Я посмотрела на девочку и влюбилась. Ей тогда было 2 годика, она оказалась на несколько месяцев старше Витюшки. Дальше я просматривала другие видео. Иногда попадались мальчики очень похожие на наших, но перед глазами все время стояла Катюша. Через некоторое время после этого, примерно за неделю до Нового года, когда мы с мужем ложились спать, я ему показала видео про Катюшу. Сижу и жду, что он опять скажет: «Что ты снова начинаешь форсировать?» Но он посмотрел и вдруг говорит: «Это единственный ребенок из всех, что ты мне показывала, который с первого взгляда понравился». Я обрадовалась и сразу предложила: «Давай тогда подадим документы и будем забирать». Недостающие бумаги я собрала за три дня – за день объехала все диспансеры. А справку о несудимости заказала давно, еще в самом начале, перед ШПР. В итоге я сдала все в опеку и сказала, что у них десять рабочих дней на подготовку заключения. Нас Антон Жаров на занятиях так учил – он жесткий товарищ, настроен против органов опеки, считает, что они не компетентны и мешают усыновителям. Говорил, надо ругаться сразу, чтобы никто не мешал потом, лучше вообще дверь ногой открывать и тут же обозначать, кто вы, что вы и что за этим последует. Хотя в Москве, на мой взгляд, ситуация сейчас исправилась, а вот в регионах до сих пор кошмар.