фотография получила много лайков, много любви.

Но Мики решил опубликовать свою фотографию, где он сидит один со своей гитарой, выглядя несчастным. Я не знала, было ли это намеренно или он об этом не думал, но поклонники увидели в этом ответ на мою фотографию с Максом. Комментарии к моей фотографии быстро стали неприятными.

Я была душераздирающей сукой.

Я должна гореть в аду.

Я должна убить себя за то, что была такой сукой.

Почему люди думают, что это нормально — выкладывать в интернете то, что они никогда и не подумают сказать кому-то в реальной жизни, я не понимала.

Но тогда, когда моя жизнь стала достоянием общественности, это было невыносимо.

Это повергло меня в депрессию.

— Теперь мне уже все равно, — сказала я.

О'Ди взглянул на меня. Он проглотил кусочек, который только что откусил, и спросил:

— На что?

— Что думают люди. Раньше я слишком много заботилась об этом. Может быть, теперь, когда мне все равно, реклама будет не так уж плоха. — Это помогло бы мне.

О'Ди немного помолчал и снова уставился в свою тарелку. А потом он нанес быстрый словесный удар в живот:

— Если бы тебе было все равно, что думают люди, ты была бы готова встретиться лицом к лицу со своей группой.

Я сердито посмотрела на него, от гнева мое лицо вспыхнуло.

— Я имела в виду людей, которых не знаю.

— Ну что ж, — выражение его лица оставалось отчужденным и безразличным, — думаю, мы скоро это выясним.

Любая благодарность, которую я испытывала к нему за ужин, превратилась в пыль у меня во рту. Я отодвинула недоеденную тарелку и соскользнула с табурета.

О'Ди тяжело вздохнул.

— Куда это ты собралась? Ты еще не закончила есть. Тебе нужно поесть, Скайлар.

— Подавись своей едой. — Я захлопнула за собой дверь спальни и прислонилась к ней спиной, пытаясь успокоиться.

Одиночество переполняло меня. Появилась ужасная зияющая черная дыра полного одиночества, готовая поглотить меня.

Я скользнула вниз по двери, чувствуя, как слезы жгут мне нос.

Все то время, что я спала на кладбище, я не чувствовала себя такой одинокой, как сейчас.

Дерьмо.

Я смахнула слезу, которая вырвалась наружу.

Может быть, мне действительно нужно сходить к психотерапевту.

Ладно, никаких «может быть» тут не было. Я вовсе не была глупа. Я знала, что все испортила. Но мне было так страшно.

Так страшно, что если я начну говорить с кем-то обо всем, то чувство вины станет невыносимым.

Тихий стук в дверь заставил меня сделать глубокий вдох.

— Скайлар?

Я проигнорировала его.

Я ненавидела его.

О'Ди вздохнул. Он все время вздыхал. Как будто я была несносным ребенком, которым он был обременен.

— Я ухожу, чтобы ты могла выйти из спальни и закончить свой ужин.

Я фыркнула. Какой мученик.

— Скайлар… Мне жа…

Напрягшись, я широко раскрыла глаза. Это было оно… Неужели он собирается извиниться?

— Мне… Блядь. — Он сердито выдохнул. — Я вернусь завтра и надеюсь, что ты будешь вести себя вежливо. — Его шаги глухо застучали по коридору, а затем дверь захлопнулась.

После его ухода я отважилась вернуться на кухню, где меня ожидал ужин. Тарелка О'Ди была почти пуста.

Я бросила злобный взгляд в сторону коридора. Ну и мудак.

— Мученик, — пробормотала я.

Но мой гнев на О'Ди не помешал мне закончить ужин, который он приготовил. На самом деле, когда я убрала обе тарелки, то впервые за долгое время легла спать, чувствуя себя удовлетворительно сытой.

Обозленной.

Но полностью удовлетворительно.

ГЛАВА 10

Было странно просыпаться не от щебета птиц. В первый раз я даже пропустила звонок будильника. Однако на следующее утро он мне не понадобился. Отоспавшись накануне, я встала около половины шестого.

Я приняла душ; чуть не поскользнулась и не упала, пытаясь выбраться из ванны с помощью единственной здоровой руки, и тщательно подготовилась к предстоящему дню. Мои синяки приобрели тот ужасный желтый цвет, который означал, что они заживают, но все это выглядело, будто что-то не так с моими эритроцитами, и я умираю.

Отложив фен после энергичной сушки одной рукой, я задумалась о своих волосах. Я всегда носила их длинными, потому что Мики просил об этом. Окраска в радужный цвет была идеей Гейл. Она хотела, чтобы я выглядела «восхитительно-нетипичной». И я не возражала. Тогда я бы сделала все ради группы.

Вся краска уже успела отрасти. Мои волосы безжизненно свисали на бретельки лифчика. Я была от природы блондинкой, вроде как среднего оттенка, но это всегда казалось немного скучным, и именно поэтому я не возражала придать им более насыщенный цвет.

Я задумчиво перебрала кончики волос и вдруг поняла, о чем попрошу парикмахера.

К моему удивлению, я почувствовала укол возбуждения по этому поводу. Как будто это имело значение. Но — уже не имело.

— Может и так, — пробормотала я себе под нос. — Может быть, все это часть того, чтобы двигаться дальше.

Двигаться дальше.

Это звучало утомительно.

Некоторое время спустя я сидела в гостиной, смотрела утреннее телешоу, ела тост с маслом на завтрак (никогда еще он не был таким вкусным!) и пила английский чай, когда услышала, как проворачивается ключ в замочной скважине в двери квартиры.

Я напряглась, готовясь к новой встрече (и возможной ссоре) с О'Ди. Но шаги в коридоре принадлежали не ему. Это было похоже на стук каблучков по паркету.

И я оказалась права.

Оглянувшись через плечо, я застыла с кусочком тоста во рту при виде красивой молодой женщины, стоящей в дверях.

— Кто ты такая, черт возьми?

Она ослепила меня потрясающей белоснежной улыбкой.

— Меня зовут Отэм. — Она подняла руки, в которых была тысяча пакетов с покупками. — И я принесла много вкусностей!

Ах. Точно. Сестра О'Ди. Я сунула в рот остатки тоста и поднялась на ноги. Ее глаза немного расширились, когда она увидела меня.

— Я знаю. Я в полном беспорядке, — пробормотала я, жуя тост.

Идеально очерченные брови Отэм сошлись на переносице.

— Ты просто… Киллиан рассказал, что они сделали с тобой, но… Вот маленькие ублюдки!

Я ухмыльнулась, потому что это слово прозвучало так странно из ее уст. У Отэм был мелодичный акцент, очень похожий на акцент Киллиана. Ритмичный, очаровательный и немного аристократичный. С ее блестящими каштановыми волосами, завитыми волнами, безупречно ухоженными ногтями, идеально выглаженной рубашкой, блейзером, брюками и босоножками на десятисантиметровых шпильках, она выглядела шикарно. А макияж словно был нанесен художником.

Большие теплые великолепные карие глаза — точь-в-точь как у Киллиана — смотрели на меня,