– Мне говорили, что ты вернулся.

И я решаю рискнуть.

– Я рад снова быть здесь, Рахман.

У Рахмана этакое непринужденное обаяние, которым нередко обладают крупные люди. Я решаю, что он пакистанец или бенгалец, лет тридцати, и в нем есть какая-то опасная неподвижность. Ни одного лишнего или избыточного движения. Слабо усмехнувшись, Рахман скрещивает руки на груди. Бородач у шкафа кряхтит. Два рядовых бойца просто вскидывают подбородки.

Рахман говорит вышибале, что тот свободен.

– Росс, возникли какие-нибудь проблемы? – спрашивает у меня Рахман, когда дверь закрывается. У него химически-мутный взгляд, и я замечаю татуировку-крысу, выглядывающую из-под ворота футболки.

– Я не знаю, Рахман. Это ты мне скажи.

Прежде чем он успевает ответить, в комнату просовывает голову еще один вышибала. Клон первого: те же плечи, та же настороженность, но этот с усами. Бородач, стоящий у шкафа, говорит ему:

– Все в порядке, Джон, Айвор его нашел, понятно?

Второй вышибала начинает извиняться, но Рахман перебивает его:

– Я все понял. Возвращайся ко входу.

Перед тем как уйти, Джон бросает на меня злобный взгляд. У меня нет времени гадать, какое прошлое нас объединяет. Рахман жестом приглашает меня сесть на старый диван, плюхается рядом со мной, затем вдруг наклоняется ко мне, изучая пластыри на шее и руках.

– Ты поранился? – Он берет мои руки и рассматривает их, как будто ему не все равно. Но мгновение спустя его глаза снова становятся жесткими. Рахман относится к тем опасным людям, чье настроение меняется за секунду. – Что случилось с третьим БК?

– С третьим БК?

– С третьим БК, твою мать! – с жаром повторяет бородач. – Мы искали тебя, чтобы спросить об этом. Что с ним случилось?

Мне очень хочется знать, о чем они говорят, – я уже сыт по горло тем, что всем известно больше, чем мне.

– С третьим БК? – говорю я, гневно тыча в него пальцем, что получается очень легко при полном неведении. – Это вы мне объясните, твою мать. Мне очень хочется это знать. Что с ним произошло? Вот что я пытаюсь понять.

Рахман начинает было говорить, но это мое выступление. Я раздраженно перебиваю его.

– Вчера вечером была обнаружена убитая женщина.

Я протягиваю руку к карману, и остальные три бандита напрягаются, но Рахман поднимает руку, останавливая их. Я медленно достаю свой рабочий телефон и показываю фотографию убитой Эми Мэттьюс.

– Черт! – Рахман встает, наливает два стакана виски и протягивает один мне. Вопреки здравому смыслу я принимаю выпивку. – Ты нашел ее слишком поздно?

Значит, Пол был прав – я действительно пытался ее спасти. Жадно пью виски, несмотря на свое состояние, несмотря на усталость. Это хороший односолодовый виски, гораздо лучше того пойла, которое подают в баре, и он бьет мне прямиком в ноги.

– Черт, – повторяет Рахман. – Нормальная была девчонка. Она мне нравилась.

– Она часто приходила сюда?

Он как-то странно смотрит на меня.

– Как я тебе уже говорил, она ходила в разные места, но всегда возвращалась сюда. Чтобы остыть, отдохнуть от работы. Ты хочешь ловить преступников? Присмотрись внимательнее к тем, кто заведует больницами и клиниками и не платит ни хрена за тридцатишестичасовые смены.

Значит, вот как? Бандит, ярый противник эксплуатации? А у этого человека есть потайные глубины!

– Ты полагаешь, тут может быть замешана политика? – спрашиваю я.

– Политика?.. Нет, только не Эми. Она просто хотела хорошей жизни. Приходила сюда, пила, танцевала. Проводила время.

– Их две. – Я говорю это как факт, но Рахман никак не реагирует, смотрит на меня, словно желая услышать больше. Я продолжаю: – Две медсестры.

– Нет, – говорит Рахман. Он ставит стакан на стол. – Медсестер не две. Только она.

– Ты ждешь, что я в это поверю?

– Жду.

– Мне прекрасно известно, что медсестер две, а ты мне что-то недоговариваешь.

На этот раз я зашел слишком далеко. Рахман с силой хлопает ладонью по подлокотнику дивана, поднимая облако пыли, словно ему хочется ударить не что-нибудь, а кого-нибудь. После чего он замолкает, и я чувствую опасность. Решаю, что пришло время закончить встречу, поэтому допиваю виски и встаю.

– Есть еще вторая медсестра. И тот, кто убил Эми Мэттьюс, попытается расправиться и с ней.

– Я ничего не знаю ни о какой второй медсестре, – успокоившись, говорит Рахман. – Ты не спрашивал у Тины насчет прошлой ночи?

Тина – это новое имя. Еще один фрагмент потерянной памяти, который нужно отложить в сторону.

– Тина, – говорю я, ожидая, что Рахман выложит больше, но он молчит. – Мне нужно еще раз поговорить с ней.

– Она была здесь, когда я заглядывал в последний раз. – Рахман снова меняет свой стиль и опять становится разговорчивым, что меня пугает. Я ставлю свой пустой стакан на голый пол.

– Если что-нибудь найдешь, – говорю, – позвони мне.

Я знаю, что он не позвонит. Начинаю разворачиваться, и бородач делает движение, чтобы остановить меня, а двое других вскидывают подбородки. Но Рахман бормочет что-то невнятное, и бородатый освобождает мне дорогу.

В коридоре Бекса нет. Я предполагаю, что он не нашел рыжеволосую трансвеститку. Это была Тина? Второй подземный этаж – последнее место, где мы еще не искали. Я спускаюсь по лестнице вниз. Там темно, пахнет пылью и плесенью, но я не вижу ничего, кроме запертых кладовых и еще одной лестницы. Хромаю вверх по ней со всей возможной скоростью, толкаю дверь пожарного выхода и снова оказываюсь на улице.

Как-то раз Пол привез домой задержанного им преступника – должно быть, это случилось в воскресенье или во время школьных каникул. Я так и не узнал, зачем он это сделал – быть может, хотел допросить его втихую, не в участке. Так или иначе, он привез его домой, и тут ему вдруг пришлось уехать на срочный вызов. Мать домой еще не вернулась, она тогда еще работала, поэтому Пол приковал задержанного наручниками к батарее отопления на кухне и сказал, что я, девятилетний мальчик, должен за ним следить.

Я был в восторге, но в то же время жутко перепуган. Я искренне верил, что только я один и стою на пути у преступника, не позволяя ему бежать. День выдался пасмурный и холодный. Задержанный был похож на медведя – ирландец, с длинными седыми волосами, забранными в хвостик, от которого исходил странный запах мха и сандалового дерева. Его взгляд метался из стороны в сторону, следя за мной, куда бы я ни направлялся. Я предусмотрительно отнес все ножи из кухни в гостиную, после чего предложил ему чашку чая, хотя он, наверное, предпочел бы пиво или джин, и пугливо поставил эту чашку с рядом с его свободной рукой. Пространно поблагодарив меня, ирландец принялся шумно хлебать чай, а я с опаской стоял в дверях. Чтобы успеть добежать до ножей, если они мне понадобятся.