– Вы что-нибудь слышали? – спросила Амалия поспешно. – Или видели?

– Конечно, слышал, – беззаботно подтвердил офицер. – Как паршивая мышь скребется за обоями да верещат за окном птицы. Потом я все же заснул, и мне снились всякие кошмары. Будто бы мадам Карнавале восстала из мертвых и бродит у себя по комнате.

– Бродит по комнате? – озадаченно переспросила Натали.

– Да, ведь ее комната по соседству с моей, вот мне и приснилось… Что с вами, Амели? На вас лица нет.

– Черт возьми! – вырвалось у Амалии. И с поспешностью, которая немало озадачила офицера и его собеседницу, она бросилась к лестнице.

– Что с ней такое? – пробормотала художница.

Но Шарль, не слушая ее, уже двинулся за Амалией следом.

Со всей быстротой, какую только допускали приличия, баронесса Корф взлетела по лестнице и пробежала по коридору, после чего распахнула дверь комнаты, где жила мадам Карнавале.

– Ничего себе! – пробормотал офицер, заглядывая в дверь поверх плеча баронессы.

А удивляться было чему, ибо в комнате царил форменный разгром. Все вещи были вынуты из ящиков и брошены как попало, на полу валялись какие-то бумаги и газеты. Похоже, тот, кто здесь побывал, долго и упорно что-то искал.

– Что все это значит? – пролепетала догнавшая офицера и баронессу художница, еще не оправившись от изумления.

– Не знаю, – честно ответила Амалия. – Но мне все это не нравится.

Шарль де Вермон глубоко вздохнул и потер лоб.

– Так… – задумчиво заговорил он наконец. – Позвольте-ка мне. Сначала умирает старушка…

– Сначала пропадает ваше письмо, – напомнила Амалия. – И черновики Алексея Ивановича.

– Потом с мадам Карнавале происходит несчастный случай, – подхватила Натали. – Если, конечно, то был действительно несчастный случай, – вполголоса добавила она.

– Затем убивают священника, – продолжил Шарль. – И одновременно оказывается, что в комнате старушки кто-то побывал и что-то искал. Воля ваша, но я ничего не понимаю. Что тут вообще происходит?

– Хм, интересный вопрос, Шарль, но на него у меня пока нет ответа, – усмехнулась Амалия и повернулась к поэту, который только что вышел из своей комнаты. – Доброе утро, Алексей Иванович! А мы тут, представьте, обсуждаем последние события. И чем дальше, тем любопытнее они становятся.

– Значит, вы слышали, как стукнула дверь… – отметила Амалия.

Разговор происходил уже после завтрака. Полиция опросила больных и персонал санатория, тело убитого священника увезли, и вновь – по крайней мере, внешне – жизнь потекла своим чередом. Но люди были неспокойны – сбивались в группы, переговаривались, бросая вокруг себя подозрительные взгляды. Одна из немецких дам уже затребовала расписание поездов и стала его изучать. Отставной дипломат пыхтел и фыркал, что его жизнь в опасности, – в округе наверняка появились какие-то анархисты, которые убивают почтенных людей (Нередин попытался себе представить анархистов, которым могла понадобиться жизнь этого невзрачного, брюзгливого человека, но даже его воображение оказалось тут бессильно). Доктор Гийоме ходил, уговаривал, успокаивал. Вид у него был измученный, он так и не мог избавиться от подозрения, что все это делают нарочно, чтобы уничтожить дело всей его жизни – лечебницу. Филипп Севенн клялся, что убийцу наверняка скоро поймают и вообще никаких оснований для беспокойства нет. Что же до Шатогерена, то он уехал к капризной пациентке, жене графа Эстергази, к которой, судя по всему, ему удалось найти подход. Однако не стоило сомневаться: если бы он был здесь, то наверняка тоже принялся бы убеждать пациентов, что ничего особенного не происходит: ничего особенного, дамы и господа, вчера – несчастный случай, сегодня ночью – вор забрался в дом и схватился с синьором Маркези; ну, убил его, но все люди смертны, и даже племянники кардиналов. Ничего особенного, с кем не бывает, дамы и господа!

Алексей Нередин рассказал Амалии то, что он слышал, когда отнес стихи ей и Натали. Он не мог ручаться, но, как ему показалось, скрипела именно дверь апартаментов, которые занимал священник. Нередину было очень жаль, что он не обратил должного внимания на странный звук в ночи, но он ведь даже представить себе не мог…

– Деньги оказались на месте, как сказал инспектор, – задумчиво произнесла Амалия, – дорогое кольцо, которое синьор Маркези привез с собой, тоже никто не взял. Всего один день в санатории – и все же его оказалось достаточно, чтобы кто-то вынес несчастному смертный приговор. Вы не заметили, может быть, он с кем-нибудь общался больше, чем с прочими?

– По-моему, он вообще ни с кем особо не общался, – подумав, сказал поэт. – То есть он держался вежливо со всеми, но я не видел, чтобы…

– И я тоже не видела, – вздохнула Амалия. – Это все осложняет. Если разгадка таится в его прошлом… потому что я сомневаюсь, что за один день в санатории он мог нажить такого врага, который пожелал бы его убить…

– А если он был свидетелем убийства? – внезапно спросил поэт. – Я имею в виду, если смерть мадам Карнавале – на самом деле убийство и если он видел того, кто его совершил… Тогда ведь все сходится! И то, почему его убили сразу после нее, и вообще…

– Верно, – согласилась Амалия, размышляя о чем-то своем. Затем посмотрела на небо. – Ни облачка… и очень даже кстати. Доктор Гийоме ушел к себе?

– По-моему, да.

– Не буду его беспокоить, бедняга и так весь извелся. Если он спросит обо мне, скажите, что я поехала прогуляться. – Баронесса сделала несколько шагов прочь.

– Амалия Константиновна! – окликнул ее Нередин. – Куда вы?

– В Антиб. Здесь недалеко, и погода более чем благоприятна.

– В Антиб? Но зачем?

– Затем, что таинственная мадам Карнавале приехала именно оттуда. И что-то мне подсказывает: если мы поймем, кем была старая дама, то поймем и все остальное.

Она двинулась по дорожке к воротам, но Нередин нагнал ее.

– И вы поедете туда одна?

– Да, а что такого?

Поэт забежал вперед и остановился перед Амалией, умоляюще глядя на нее.

– Вы не позволите мне поехать с вами? Вдруг я буду вам полезен? Не знаю, право… но чем сидеть в четырех стенах… – Он говорил бессвязно и сердился на себя за эту бессвязность. На самом деле, конечно, он не хотел оставаться тут без нее, один (все прочие обитатели санатория, само собою, в счет не шли).

– Хорошо, – сказала Амалия наконец. – Мы возьмем фиакр. Дождя не предвидится, так что доктор Гийоме вряд ли будет против.

Она взяла поэта под руку, и они вместе зашагали к воротам.

Через час Нередин и его спутница уже были в Антибе.

– Куда мы направляемся? – спросил поэт.

– К священнику, – был ответ.