Там, где военное противостояние чревато непредсказуемым исходом, в том числе и по связанным с войной экономическим причинам, лежит граница сверхвласти. Сверхвласть не может рисковать и ничего не может завоевать, она даже не может пользоваться реальной военной угрозой. Ее военное превосходство должно быть неизмеримым, должно в действительности презюмироваться, идеализироваться, превращаться в метафизическую догму, обожествляться. Для сверхвласти военное превосходство – прежде всего имитация чего-то неизмеримо более грозного, чем оно является в действительности.

Сверхвласть может позволить себе демонстрацию своего неизмеримого военного превосходства (т. е. без человеческих жертв со своей стороны) только за счет каких-нибудь несчастных народов, назначаемых на роль жертв в сцене гладиаторского представления во всемирном Колизее СМИ.

Применение силы вообще есть граница власти, поэтому военная практика всегда и ограничивает власть, создавая государственность. Сверхвласть не может иметь реальной военной практики, это было бы недопустимым самоограничением. Подчинение сверхвласти прямо запрещает опору не только на военные, но и вообще на какие-либо основания, призванные убедить подчиняемых. В противном случае любые такие основания являлись бы ограничением сверхвласти, то есть лишали бы ее собственной сущности.

Подчинение сверхвласти неизбежно осуществляется в пространстве тотального нигилизма, в котором и разворачивается чистая вера в сверхвласть. Этот нигилизм «продается» подчиняемым как их свобода в идеальном плане. Поэтому даже любая ситуация поиска оснований для подчинения, а тем более ситуация реального противостояния, и особенно военного противостояния, есть демонстрация не просто неподчинения, усомнения оснований власти или хотя бы требования их предъявления, но и отрицания самой веры в сверхвласть, несовместимая с существованием сверхвласти.

То, что США не могут «взять» Крым «просто так», не могут избежать военной конфронтации при проявлении настойчивости со своей стороны, является вызовом всей символической военно-политической архитектуре постсоветского мира, основанной на сверхвласти.

Крымский исторический и геополитический рубеж является, таким образом, не только военным рубежом, то есть одним из финалов военно-политических процессов, начавшихся в 1914 году, но и цивилизационным рубежом.

Россия возвращает себе свое государство и суверенитет. Государство же всегда есть граница, и в этом качестве, прежде всего, граница для власти. Государство несовместимо со сверхвластью. Государство в России рухнуло не в 1991-м, а в 1917-м, и не в октябре, а в феврале. СССР был формой существования коммунистической сверхвласти при подчиненном и лишенном своей сущности русском государстве, направленном на хозяйственные работы. Великая Отечественная война вернула России идею и основы государства как цивилизационной формы устройства человеческого мира на конкретной территории.

Мы живем именно здесь, а не в каком-то другом воображаемом месте. 1991 год поставил нас перед вызовом и необходимостью полного исторического возрождения государства как единицы нашей цивилизации. Если США являются носителем философии, идеологии и теологии Нового времени в чистом и окончательном, то Россия сохраняет в себе всю целостную историю и проблематику европейской цивилизации, всю ее культуру. В том числе и неискушенное ни католицизмом, ни протестантизмом – то есть не стремящееся ни к власти, ни к богатству – христианское наследие.

Роль России – в будущем освобождении европейского континентального социума от тотального подчинения культуре Нового времени. Как следствие, роль России в будущем кризисе – в освобождении Западной Европы от власти США и в конечном счете от сверхвласти, использующей США как «управляющий элемент». Реализация этой миссии позволит России восстановить свое собственное государство. Сделать это можно, только преодолев мировую буржуазную революцию как основной механизм социальной реализации идеалов Нового времени. В этом единственный выход из современного цивилизационного кризиса.

Если страны европейского цивилизационного корня не смогут или не захотят этого, они, возможно, просто исчезнут с карты мира в не столь отдаленном будущем, не будучи готовы воспроизвести свое население, ограничить и отформатировать потребление, защитить себя в военном отношении – и совсем не от России, чего они лицемерно опасаются.

Уход США с позиции управления миром – это стремление к избавлению самих США от переэксплуатации и к восстановлению в качестве самодостаточного, современного государства, в качестве империи. Это стремление к историческому выживанию. Это естественно-историческое движение еще не нашло выражения в соответствующей развернутой политической позиции. Но такой голос в США есть. Это голос классической традиционной консервативной республиканской политики (на момент выхода книги из печати этот голос стал принадлежать новому президенту США Д. Трампу. – Прим. авт.).

При всем том, что стратегически эта позиция перспективна для самих США и полезна для мира в целом, тактически уход США – с полного согласия этих консерваторов – будет сопровождаться подрывом социального порядка во всех странах мира, до которых США только смогут дотянуться. Падение жизненного уровня в самих США должно идеологически компенсироваться еще большим его падением в других странах. Так немецкие войска во Второй мировой войне, отступая, старались взорвать за собой как можно больше городов.

США не отказались бы и от масштабной войны в Европе при условии, что их самих такая война не затронет, что в ней не придется участвовать даже таким ограниченным образом, как в Сербии. Повторение сценария 1936–1939 годов, когда Англия проиграла в попытках направить Гитлера исключительно против СССР, уже невозможно. Тогда Гитлер не взял с собой Польшу в поход на Россию вместе с Германией, а просто поглотил ее, в результате чего сама Англия начала Вторую мировую войну, объявив войну Германии.

Украина, охваченная национализмом, на роль гитлеровской Германии никак не тянет. У англосаксов сегодня не хватит политической мощности объявить мировую войну. Ведь тогда структура британской политики держалась на том, что германский нацизм был лишь политически менее мощной, негибкой, заведомо ограниченной версией расизма, всегда бывшего главным средством англосаксонской политики. Британцы понимали Гитлера, как самих себя, и идеологически контролировали. Британцы позволяли Гитлеру демонстрировать себя, оставаясь в его тени, защищая себя от обвинений в колониальном расизме мирового масштаба именно войной с этим самым Гитлером.

Сегодня англосаксонский расизм открыто экспортируется на Украину с конвертацией его в галицийский украинский этнофашизм и этнонацизм, в искусственную политтехнологическую ненависть к русским, полностью аналогичную искусственной политтехнологической ненависти «арийцев» к евреям. Американский «сверхчеловек» теперь непосредственно вдохновляет украинский «Правый сектор» и руководит им. Это уже не политика, это прямая демонстрация сверхвласти.