Наши артиллеристы спятили – стреляют по своим. Нет, это не наши, а красные стреляют. Как красные? Сзади? Мы находимся в их тылу. Ночью мы миновали фронт. В тылу? Хм… а если… неудача, что мы тогда будем делать?

Мы впервые шли в тыл красных и робели. Но вскоре убедились, что страх красных гораздо больше нашего.

Мы стояли на бугре, внизу деревня Дубровка, очевидно, база красных. При первом же выстреле там произошла невероятная паника. Неожиданность нашего появления была полная. Сотни подвод неслись в разные стороны из деревни, по дорогам и без дорог, сталкивались, опрокидывались. На мосту случился затор. Впоследствии мы часто ходили по красным тылам, и у нас создался опыт использовать первую неожиданность и панику. А в Дубровке мы потеряли много времени в нерешительности. Все же это была легкая победа. Несколько снарядов, пущенных в деревню, довершили панику. Мы захватили большую добычу, пленных, а главное, посеяли панику во всей округе. Появилась с севера красная пехота, но после нескольких шрапнелей пустилась бежать.

Возвращаясь, мы зашли в тыл Михайловке и на этот раз с легкостью ее заняли. Все же мы были рады наладить контакт со своей пехотой, которая нас встретила, как героев (довольно робких героев!).

Думаю, что у нас потерь не было или очень мало.

Генерал Врангель получил командование над нашим конным корпусом. В него вошли наша дивизия и дивизия полковника Улагая.

Не знаю, из-за какой протекции Врангель затребовал брата и меня для службы в штабе корпуса. Но мы уже сжились с батареей, с людьми и лошадьми и не хотели с ней расставаться. Мы отказались. Это понравилось командиру батареи и нашим товарищам, и бойкот прекратился. Нас окончательно приняли в батарейную семью. Нас перевели в разведчики батареи.

Степь оживает

Я выбрал самый высокий курган. Ваньке пришлось карабкаться, чтобы взобраться на него. Сверху открывался широкий вид на безграничную степь, усеянную курганами, свидетелями былой буйной жизни.

Длинные колонны конницы пересекали степь.

– Как прежде, во времена печенегов, монголов, – подумал я.

Я насчитал пять колонн. В ближайшей, нашей, были видны всадники в бурках и папахах, слышались шум повозок, изредка ржание коня. Дальше колонны казались темными лентами, едва двигавшимися. Пять бригадных колонн не шутка. Мне казалось, что я превратился в монгольского хана и перенесся в XIII век. Я почувствовал те же гордость и радость, что чувствовал, должно быть, монгол.

Колонны двигались на северо-восток. Неглубокий снег не всюду покрывал сухую траву, было холодно.

Кугульта

Наша колонна пришла первой. Полковник Топорков оставил полки в низине, скрыв их от глаз противника. Он взял полусотню казаков и нашу батарею и направился в сторону красных. Перед нами были цепи красной пехоты. Мы посылали им редкие шрапнели не столько для поражения, но чтобы дать знать другой колонне, которая должна была взять их с тыла, о нашем присутствии. Красные, воодушевленные нашим незначительным числом и редким огнем, шли в нашу сторону. Их пули стали чаще цыкать мимо наших ушей. Мы уже подумывали об отходе, но Топорков, казалось, ничего не замечал. Он смотрел вдаль.

– Наконец-то! – воскликнул он. – Вот они. – Далеко в тылу красных лопнули шрапнели. Красная цепь остановилась. – Это психологический момент. Нужно их атаковать немедленно. Наши полки слишком далеко… Ну артиллеристы, шашки вон и пошли с Богом.

Полусотня и мы, артиллеристы, развернулись в лаву. Наш трубач протрубил атаку, и мы пошли, сперва рысью, потом перешли в галоп. Огонь красных усилился. Я пригнулся к шее Ваньки и, как в Урупской, потерял голову.

– Что ты кричишь? – сказал мне товарищ. – Все уже кончено.

Очень сконфуженный, я пришел в себя. Наша атака удалась. Человек 60 красных сдались, несколько были зарублены, остальные бежали вдали. У нас было двое легко раненных.

Наши полки проходили мимо на рысях для новой атаки.

– Молодцы, артиллеристы, хорошо сработали! – крикнули казаки.

Мои товарищи ответили шутками, я же молчал.

Год спустя, в Таврии, мы были атакованы красной кавалерией. Наша картечь ее остановила. Один-единственный всадник доскакал до батареи. Он разъезжал между орудий, кричал и махал шашкой. Он находился в этом состоянии одурения и стал легкой добычей. Если бы он не потерял головы, легко мог бы удрать.

Кирилл и Мефодий

Мы ночевали в Кугульте. Был сильный мороз. Хозяйка наша была не в духе. Наконец она не выдержала.

– Не стыдно вам? Сами сидите в тепле, а солдат своих держите в сарае, при таком морозе. Они же там замерзнут. Мы выпучили глаза от удивления. Наши солдаты были прекрасно расквартированы за три дома от нас.

Какие такие солдаты? Нешто я знаю? Их с десяток в сарае.

Мы взяли карабины и пошли в сарай. Нашли семерых красных, разбежавшихся накануне. Они зарылись в солому. А мы и не подозревали их присутствия. Если бы они были посмелей, то могли ночью нас перерезать или увести лошадей.

Мы не знали, что делать с нашими пленными. Надо отдать их казакам.

– Они же их расстреляют, – сказал брат. – Давайте оставим нам двух. Они будут готовить еду и убирать лошадей.

Выбрали двух. Одного пожилого Кирилла, другого помоложе назвали Мефодий. Мефодий был разбитной и сразу сумел войти в нашу солдатскую среду. Я всегда видел его сидящим на нашей вещевой повозке, рядом с кучером и всегда с гусем под мышкой. Кирилл же был застенчив. На следующий день я встретил его на улице.

– Почему ты не сидишь в хате при таком холоде?

– Ничего, я люблю холод. Прогуливаюсь.

Заподозрив что-то, я пошел к солдатам и спросил причину.

– Мы не желаем этой красной свиньи у нас в доме. Вот те на! А Мефодий сидел тут же и сами ездовые забыли, что его тоже выбрали из пленных. Я взял Кирилла к нам в хату. Он оказался услужливым и довольно развитым. Вскоре их обоих демобилизовали и отослали по домам.

Разное

Был дикий мороз, и выбрали как раз этот день, чтобы чистить орудие. Чистили орудие два раза в год, при случае. А чистить при морозе – просто зверство. Нельзя прикоснуться к стволу, кожа прилипает и отрывается.

Из Кугульты мы пошли на восток и заняли Константиновку, из которой красные нас дважды выбивали. Дело в том, что к селу со стороны красных примыкает плоскогорье, с которого село хорошо обстреливается. Так что Константиновку мы брали три раза.

Кроме Константиновки, были бои и походы. Но названия деревень не записал, а бои забыл. Обыкновенно запоминается победа или скверная ситуация, а каждодневный нудный бой под моросящим дождем, без решительной атаки легко забывается и уступает место в памяти какому-нибудь красочному событию. Так, однажды под вечер, под дождем, при затихающем бое, на нашу батарею прискакал великолепный комиссар весь в звездах и красных бантах. Он стал распекать батарею за то, что она не следует его приказаниям. Глядя на него, мы глазам не верили и немного опешили. Он принял нашу батарею за свою и заметил свою ошибку слишком поздно. В его седельных сумах было много денег.