Но нет – я вздохнул спокойно, то есть я хочу сказать, спокойно до определенной степени, насколько это возможно – невдалеке из-за угла показался автобус, мой.

Я по-прежнему находился на остановке в приятном одиночестве, и в чреве машины имелись свободные места. Испытывая обоснованные опасения, что автобус проедет дальше без остановки, легкой жестикуляцией я обозначил свое намерение совершить поездку, вытянув руку, как полураспятый.

Обыкновенно я никогда не сажусь в автобус, не пересчитав по меньшей мере трижды монеты, которые крепко сжимаю в потной ладони. И я бдительно стараюсь не уронить ни одной на пол, чтобы честно отдать кондуктору, в обязанности которого входит собирать плату за проезд, а также открывать и закрывать двери.

Оплатив билет, я с трудом втиснулся на ближайшее свободное место. Я сложил цифры на своем ticket – язык Кита Марло не составляет для меня тайны – получив в сумме число семь. Как правило это не так, но я не усмотрел в этом дурного предзнаменования, во всяком случае не сегодня: меня ждала миссия особой важности.

Я сделал три глубоких вдоха, глотнув разреженного воздуха (вам знакомо чувство, будто в каком-то месте воздуха вдруг не осталось совсем?), чтобы напитать кислородом мозг, и украдкой взглянул на своего соседа. Это была женщина, и какая женщина! Мне не дано было оценить ее на все сто процентов из-за неудачного ракурса, с которым я вынуждено смирился, чтобы неприлично не вертеть головой, но даже глядя искоса я мог отдать должное этой великолепной самке: зрелая, смуглокожая и полнотелая, обутая в босоножки на высоких каблуках; от моего тучного тела роскошную плоть отделяла лишь тонкая ткань смелого платья яркой расцветки. Благодаря тесноте сидений и пышным телесам, коими я обладаю, мы неизбежно прижимались друг к другу, а на поворотах и весьма тесно. Однако, осторожно, мне нельзя распускаться, и локоть, вонзившийся мне в печенку, явился по сути предупреждением.

Клянусь, я сел рядом с ней ненамеренно. Очутившись в автобусе или в каком-нибудь ином общественном месте, я не различаю ничего, кроме безликой, потенциально враждебной массы.

Я смог подробнее рассмотреть ее благодаря отражению в стекле окошка, правда, только отдельными фрагментами. В какой-то миг она слегка качнулась в мою сторону, и это движение сопровождалось величавым поворотом головы, украшенной гривой иссиня-черных волос. Она в упор меня не замечала, но немного изменила положение, и ее левое бедро, аппетитно приоткрытое, крепко прижалось к моей ноге. Какая глубокая чувственность! Медленно, но уверенно откликался послушный мужской орган на столь изысканное возбуждение: остановить эрекцию было невозможно…

И тогда это произошло. Тысяча муравьев вдруг побежала в носу… и я чихнул со страшной силой, словно взорвавшийся вулкан, предательски и неожиданно. У меня не было времени ни прикрыть лицо, ни достать наглаженный платок с вышитыми инициалами, который матушка всегда заботливо кладет мне в левый карман брюк. Я застыл неподвижно, оцепенев от ужаса, почувствовав нечто на тыльной стороне своей правой руки, покоившейся на моем внушительном колене, прижатом к женщине.

Нет, разумеется, не дама трогала меня за руку. Дело было совсем в другом: это нечто, липкое и влажное, потекло по коже. Я опустил глаза, зная наперед, что увижу. Я захотел вскочить, и порыв был сильный, но только мысленный. Огромный комок слизи, омерзительно зеленый, гнусный и густой, угнездился на означенной конечности, словно чудище из ночного кошмара.

Я не шевельнулся и не издал ни звука, глядя прямо перед собой, не осмеливаясь даже скосить глаза в ее сторону. Она явно видела мой позор. Я представил ее прекрасные черты, искаженные невольной гримасой отвращения. Мне захотелось умереть. Я не отважился вынуть платок, тем более прикрыть сопли другой рукой. Своей невозмутимостью я стремился внушить ей, что там ничего такого нет, что гадость эта является фантомом, порожденным изнурительным путешествием, или всего лишь дефектом кожи. Полагаю, не имеет смысла распространяться о том, что сексуальное возбуждение сникло, словно проколотый воздушный шар.

Внезапно она встала и голосом, в котором звучала вся скорбь мира, произнесла:

– Будьте любезны, позвольте пройти.

– Да, конечно, охотно, охотно, проходите, – забормотал я как последний дурак и вскинул руки, прижав их к туловищу, чтобы освободить ей побольше места… Точно скользкая рептилия, комок соплей накрепко прилип к лацкану пиджака наподобие фальшивого ордена или позорного знака. Все, конец. Она покинула микроавтобус, ни на мгновение не обернувшись, чтобы посмотреть на меня, хотя бы с сочувствием.

Вошел контролер. Я яростно отряхивал лацкан, но добился только того, что эта штука размазалась и потянулась вниз, как изжеванная жвачка. Липкая дрянь жила своей собственной жизнью и не собиралась легко сдаваться…

– Ваши билеты, пожалуйста.

Контролер поравнялся с моим сидением. Билет! Где же он? Поглощенный мыслями о проклятых соплях и волнительной толстушке, я совершенно забыл о билете! Обычно я на протяжении всего пути держу его двумя пальцами и победоносно показываю даже раньше, чем служащий начинает компостировать билеты. Куда я его положил?

– Ваш билет, сеньор?

В карманах его нет! Нигде нет! Я уставился в пол, сгорая, скорее, от желания спрятаться, чем в поисках билета. Какое жалкое зрелище! Я ощущал, как взгляды всех пассажиров раскаленными иглами впились в мой затылок. К тому же старая карга, сидевшая впереди, с удовольствием повернулась и не сводила с меня крошечных глазок.

– Вы держите его во рту, сеньор… Спасибо. Кстати, у вас к отвороту пиджака сопля прилипла…

Я бежал от пересудов, выскочив на две остановки раньше, чем следовало. Я двигался проворно, на бегу неуклюже раскачиваясь всем туловищем, поскольку знал, стоит мне чуть-чуть замедлить шаг, как я неизбежно упаду.

Когда я выбрался на мостовую, в моих ушах еще звучали раскаты гомерического хохота, которым бессердечный сброд приветствовал замечание наблюдательного контролера.

В полном смятении, словно бык, сбившийся с пути, я стал переходить широкую улицу, которая называлась Авенида Партеногенесис, в безопасном месте у пешеходного светофора; но пережитое потрясение помешало мне сообразить, что горит красный. По правде говоря я его просто не заметил, как и еще один микроавтобус, лихо выруливший справа как орудие истребления рода человеческого. Он захватил меня врасплох и – не понимаю, как это могло случиться – смял меня и затянул под машину, раздавив двойным задним колесом. И прикончил меня в один миг.

Какой страшный позор! Вот я лежу мертвый посреди улицы и являю собой постыдное зрелище. Моя месть не осуществилась, что пока еще допекает меня больше самой смерти; мало того, когда меня начнут осматривать, то найдут три порции ЛСД и подумают, будто я наркоман. Бедная матушка! Как она огорчится, когда ей скажут об этом…

Сопли и микроавтобус с проклятыми заглавными «Б» – «Бастардильяс – Сан-Басо» – этого оказалось достаточно, чтобы разрушить мои планы и покончить со мной. Какой пустяк… Дерьмо!