Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего. Значит, после этого у вас секса не было?
— Ну, может, один или два раза. Я уезжал в июне — июле — снимался в этом телесериале.
Я вспомнил: какая-то сельская идиллия с траханьем на сеновале и борьбой за экологию. Лили тоже пробовалась там на роль, но не получила ее.
— Откуда мне знать, что вы говорите правду?
— Оттуда, что я вам говорю. У меня там была другая женщина, партнерша по фильму.
— У вас это дело вошло в привычку, а? — спросил я.
Он улыбнулся своим мыслям.
— Это точно.
Из двери в дальнем конце комнаты вышла женщина. На ней была рубашка Геркулеса. Она капризным голосом позвала его, называя настоящим именем.
— Сейчас! — крикнул он в ответ.
— И положи сверху побольше мармелада! — добавила она, после чего скрылась в темноте спальни.
— Последний вопрос, — сказал я. — Вы когда-нибудь ходили с Лили в магазин, который называется «У призрака».
— Она ждет свой мармелад, — напомнил Геркулес, рассчитывая, что я его пожалею.
— Это магазин одежды.
— Я знаю. Вы что думаете, я кретин? Я знаю.
— Так вы ходили туда?
Он на секунду задумался. Я приготовился подхватить его, на случай, если он свалится от непривычного напряжения.
— Не помню. Мы много куда ходили. По-моему, все-таки нет.
Из спальни донесся очередной вопль:
— Он остынет!
Мы с Геркулесом кивнули друг другу и направились к двери.
— Скажите, а что чувствуешь, когда в тебя стреляют? — спросил он напоследок.
Я не ответил.
Вернувшись домой, я позвонил в «Ле Корбюзье» и спросил, можно ли заказать тот самый столик, за которым…
Мне ответили, что по вечерам этот столик заказан на две недели вперед, а потом свободен только в понедельник.
Так долго я ждать не мог — приходилось довольствоваться обедом вместо ужина. Я назвал им псевдоним — мое второе имя и девичью фамилию матери: Бартоломью Янг. Я также предупредил их, что мне может понадобиться помощь на лестнице.
Вечер я провел без Энн-Мари. Она была на вечеринке в честь открытия какого-то бара, с которой никак не могла вырваться, — согласно ее образному описанию, в ее обязанности входили треп с моделями под грохот музыки и курение до такой степени, что она потеряла голос.
— Сможешь прочесть об этом в следующем номере «Тэтлера», — сказала она мне по телефону. — Наилучший способ составить представление о таких вечеринках.
— Буду скучать, — ответил я.
И в каком-то смысле не соврал: мне бы очень пригодилась теплая и надежная женщина под боком, потому что всю ночь я просыпался от кошмаров.
(Один из них меня особенно расстроил: мне снилось, что мое тело теряет симметричность, и из правой нижней части груди вырастает огромный прямоугольник.)
Четверг.
Настало время повидаться с моим полицейским психологом. Хотя Психея не была в моем полном распоряжении двадцать четыре часа в сутки, предполагалось, что я имел право позвонить ей в случае необходимости. Из наших предыдущих бесед я сделал вывод, что серьезность совершенного в ресторане преступления, ореол известности вокруг убитой и перспективы освещения суда в прессе, то есть все доставшиеся мне от Лили в наследство привилегии, обеспечили мне (дорогой, ах, какой же дорогой ценой!) довольно высокое положение в иерархии потерпевших.
Я едва не переступил черту, отделявшую меня от мира идеальных жертв — мертвецов, — поэтому я, по мнению полиции, стоил их повышенного внимания.
Еще в больнице Психея подробно объяснила мне, как связаться с ней в случае необходимости.
Я сделал двадцать отжиманий, двадцать приседаний и еще двадцать отжиманий, после чего набрал номер ее мобильного телефона.
Мое сердце билось учащенно, значит, я паниковал и можно было смело звонить — «необходимость» была налицо.
Она ответила.
— Вы можете приехать? Пожалуйста, приезжайте!
— Конрад, это вы?
— Вы можете приехать?
— Что случилось?
— Пожалуйста!
— Сделайте два медленных и глубоких вдоха, а потом скажите мне, что случилось.
— Пожалуйста, приезжайте. Мне страшно.
— Минутку, — ответила Психея.
Она прикрыла трубку рукой. Я услышал скрип двери, шаги. Когда она снова заговорила, фоновые шумы в трубке изменились: появилось эхо, как будто она вышла в более просторное и пустое помещение, например из кабинета в коридор.
— Успокойтесь. Ждите меня. Я скоро приеду.
— Пожалуйста, приезжайте, — сказал я, после чего постарался как можно эффектнее бросить трубку.
Психея приехала меньше чем через двадцать минут.
Когда я впускал ее в квартиру, продолжая притворяться напуганным, я не без тайного удовольствия думал о том, что она наверняка нарушила закон, чтобы приехать ко мне (без превышения скорости она точно бы не добралась сюда так быстро).
Как только мы оказались в гостиной, я закрыл глаза и перестал притворяться, постаравшись полностью отключить все свои эмоции.
— Я знаю про ребенка, — сказал я.
Психея без приглашения присела на край дивана.
— Какого ребенка?
— Которого носила Лили.
Я явственно представил себе, что в этот момент происходило в ее голове: как до нее доходят мои слова и она начинает мысленно чертыхаться.
— Как вы узнали? — спросила она.
— Это не важно, — ответил я. — Почему вы мне не сказали?
Психея заговорила тем голосом, который психологи используют, когда хотят показать, что их волнует судьба пациента:
— По многим причинам, каждая из которых имеет отношение к вам и вашему нынешнему состоянию. Мы подумали, что для вас это будет слишком сильным шоком. Мы прилагаем все усилия — отчасти из сострадания к родителям Лили, — чтобы эта новость не просочилась в газеты. По большому счету это обстоятельство к делу не относится. Киллер пытался убить только Лили и вас. Крайне маловероятно, что он знал о ее беременности.
— А когда вы собирались сообщить мне?
— Мы решили сначала понаблюдать за вами…
— Мы — это значит вы?
Ей не хотелось вылезать из скорлупы надежного местоимения первого лица множественного числа.
— Главным образом. Мы решили понаблюдать за вашим прогрессом, убедиться, что вы возвращаетесь к нормальной жизни, а затем…