Как только я это понял, я тут же начисто забыл о всех своих переживаниях. Мне было безразлично, плача или смеясь Энн-Мари ляжет со мной в постель, главное, чтобы легла. Я вспомнил, что всегда вел себя так во время свиданий — концентрировался на одной простой задаче: добиться секса. Ничего другого в этот момент для меня не существовало.

— Уилл думал, что Лили на это напрашивалась, потому что была красивой и известной женщиной. Для него вся трагедия была просто пиаровской акцией, нацеленной на то, чтобы завоевать признание, которого на самом деле Лили не заслуживала.

— Интересно, что он говорил обо мне?

— Это не секрет. Он сказал: «Свяжешься с такими, как она, и обязательно рано или поздно попадешь под шальную пулю».

Тут я почему-то не на шутку взбесился:

— Передай, пожалуйста, Уиллу, если когда-нибудь его увидишь (хотя я искренне надеюсь, что этого не случится), что в меня попало три пули, каждая из которых предназначалась именно мне, — в меня целились и в меня стреляли. Не было там никаких шальных пуль. Однако я бы и сам бросился под пистолет, если бы знал, что это способ избавить тебя от такого засранца.

Энн-Мари не отреагировала на комплимент.

— Он вел себя как настоящий женоненавистник. Как будто никакого убийства не было. И будто, выйдя из кинотеатра, он жаловался, что сцены насилия сняты недостаточно реалистично.

— Поверь мне, — сказал я, — твой бойфренд вел бы себя совсем иначе, если бы увидел настоящее насилие своими глазами.

— Но в том-то и дело… Мне кажется, что ему и вправду нравится насилие. Я потому и бросила Уилла, что он стал проявлять какой-то болезненный интерес к убийству — записывал новости на кассету, собирал газетные вырезки…

— Моя мама тоже их собирала. Что ж, по-твоему, мне теперь с ней не разговаривать? Неплохой, кстати, был бы повод.

— В конце концов я его спросила: «Ты жалеешь, что не стал свидетелем этого убийства?» И он знал, что я имела в виду: что ему хотелось увидеть, как расстреливают именно Лили, а не тебя.

Она замолчала, опустив решающую фразу.

— И что же он ответил?

Энн-Мари отпила «Кингфишера».

— Он соврал — начал все отрицать. Но было ясно, что я попала в точку. С той секунды все мужчины с их кровожадностью и патологическим вуаеризмом мне просто опротивели. Мне, например, трудно даже представить, как можно интересоваться такими вещами. Вот почему мне захотелось тебя проведать.

— Только поэтому?

— Ну нет, конечно же, нет, Конрад. Мне нужно было убедиться, что ты в порядке. Однако ты прошел через все это. И если есть на свете мужчина, который должен был утратить эту брутальность, так это ты. Ты же сам сказал, что в реальности он бы ни за что не захотел увидеть это убийство своими глазами.

— Мне он никогда не нравился, — сказал я.

— Я замечала.

— Я ему завидовал.

— Пожалуйста, скажи мне, что тебе это не доставило удовольствия. Скажи мне, что не все мужчины такие.

Мне нужно было добиваться своего, к тому же ситуация требовала от меня, чтобы я защитил честь своего пола, поэтому я решил соврать. Я видел такое, что не пожелаешь увидеть и врагу. Но в глубине души я получил от убийства удовольствие, притом немалое. А что остается человеку, когда на его глазах убивают женщину, которая его бросила, испортила к чертям всю его жизнь и при этом ничуть не страдает? Конечно, он неизбежно испытает известное удовольствие. Трудно отрицать, что убийство Лили произошло в удачнейшее время. У всех нас есть порожденные бессилием фантазии, в которых мы кому-то мстим. Лили вышвырнула меня. Приятного в этом было мало. И я бы вовсе не возражал, если бы и она в свою очередь немного пострадала. Что совсем не значит, что мне так уж хотелось увидеть, как ее мозги брызгают и растекаются по стене, зеркалу, столу и полу. Я хочу сказать, что все не так просто. Когда мы говорим о мужчинах вообще. Конечно, если мужчина знает, что должно произойти что-то подобное и это можно будет увидеть, он непременно захочет посмотреть. Все мужчины такие.

— Нет, — сказал я, — не все мужчины такие.

Энн-Мари блаженно улыбнулась. У нее сразу полегчало на душе. В ее мире появился хоть один достойный мужчина.

Вторая половина ее пинты была выпита вдвое быстрее. Она заказала еще одну. Мы ели, болтали, смеялись, флиртовали. Мы тщательно избегали болезненной темы. Энн-Мари прикончила пиво. Мы съели манговое мороженое из одной розетки. Я заплатил. Мы отправились домой. Я пригласил ее войти.

Секунду поколебавшись, она сказала, что да, с удовольствием.

Возникла опасность, что события начнут развиваться по диванному сценарию.

Когда я упомянул эпизод в подземке, Энн-Мари тут же его вспомнила. Она призналась, что чувствовала себя прескверно, выболтав наш маленький секрет остальным. (Она говорила «наш» — Лили и Уилл были «остальными»; это был хороший знак.) Нечто очень интимное и едва ощутимое в своей танцующей легкости оказалось низведенным до уровня вульгарного кордебалета. Она попросила у меня прощения, объяснив, что тогда заговорила об этом только потому, что чувствовала за собой вину — вину за то, что мы явно функционировали в пределах одной и той же шкалы, короче, что между нами существовала совместимость. Или могла бы возникнуть, если бы нам представилась возможность оказаться наедине. Она хотела свести до минимума эту возможность и продемонстрировать верность своему бойфренду (хотя он бы все равно ничего не заметил — слишком огромными были масштабы его вселенной, чтобы он мог обратить внимания на тонкости нашего микромира), а также хотела высказать определенную черствость по отношению ко мне (которую, она знала, я обязательно почувствую, потому что я был таким же миниатюрным существом, как и она). Энн-Мари все извинялась и извинялась, и я начал требовать от нее по поцелую за каждое извинение.

Мы переместились в спальню.

Как только мы приступили к сексу, я почувствовал, что не способен заставить себя проходить через все необходимые стадии (поцелуи, ласки и т. д.), потому что все это казалось слишком банальным. Но Энн-Мари, решительно завладев моим членом, как бы сказала мне: «Все нормально. В банальности нет ничего плохого. Секс так или иначе основан на банальности. Его суть — в повторяемости действий, а не в их разнообразии. Давай лучше проделаем друг с другом то, что мы уже много раз делали с другими. Плоть — это плоть, прикосновение — это прикосновение, поцелуй — это поцелуй. Разве тебе этого не достаточно?»

А я, протянув руку к ее клитору, как бы ответил ей: «Более чем достаточно». И какое-то время так оно и было.

Но секс никогда не бывает таким вот простым и понятным делом. Вскоре мне стало казаться, что я предаю Лили, хотя она была мертва и никак не могла обидеться на меня за это. Однако уже только прикосновение к телу другой женщины, уже только допущение (с моей стороны) существования этих других женщин было предательством. И пусть теперь я был почти уверен, что Лили мне изменяла, моя посмертная месть не принесла мне никакого удовлетворения. Мне было грустно оттого, что призрак Лили омрачил мне секс с Энн-Мари. Но затем я вспомнил, что, когда мы занимались этим с Лили, я почти всегда вспоминал о сексе с другими женщинами.