Вилен

Февраль 1958 года

Разумеется, Вилен ничего не знал о событиях, происходивших в мире его новых знакомиц — Гали и Жанны. Не ведал, что, когда в начале декабря он прибыл с первым визитом в их комнату в общежитии, девочки пребывают друг с другом в жестокой ссоре. Собственно, и приезжал он не к ним обеим, а конкретно к Жанне — с которой, как мы помним, он провел в тамбуре три часа пути до Барнаула и даже сумел сорвать поцелуй. Собственно, он и рассматривал Жанну не как объект любви или тем паче будущей женитьбы, а исключительно как возможного партнера для постельных утех. Недаром же она в его секретной книжке удостоилась отличной оценки по графе «П»! Однако, на его несчастье, Жанны в тот момент в комнате не оказалось, сидела там одна лишь Галя и разговаривала с Виленом не слишком ласково: нет ее, когда будет — неизвестно. Передать записку? Пожалуйста, сколько угодно, пишите. Что мог написать Вилен? Телефона — ни домашнего, ни рабочего — у парня не имелось. Накорябал для Жанны адресок в Тушине.

Галя затем записку товарке, несмотря на ссору, передала, но Жанна не сочла нужным ехать за тридевять земель к малознакомому парню. Подумала: если она его всерьез зацепила — приедет еще. Но Слон, увы, больше не приехал.

Галя в том коротком разговоре с Виленом успела помянуть, однако, его друзей:

— Как их, бишь, зовут? Владик и Радий? Привет им от меня передавайте!

То был уже второй привет Владику от Гали, который она ему через вторые руки передавала. Другой бы, более внимательный к знакам и судьбе товарищ, надо думать, сообразил бы, что раз приветы ему адресуются, это что-то да значит. Однако Владик был тогда в смысле сердечных отношений до крайности юн, беспечен и наивен. И он снова не обратил на это никакого внимания.

А Слон после неудавшегося визита к Жанне постановил для себя, что не будет за ней больше бегать. Нет, завязать с ней постельное знакомство он по-прежнему не против, однако какой смысл надрываться? Девушка абсолютно бесперспективна с точки зрения как «Л», так и, главным образом, «Ж».

Сдав, худо-бедно, зимнюю сессию и отдохнув в каникулы, в начале весеннего семестра Вилен вдруг почувствовал: пора. Или, как говаривал (или даже напевал, на мотив «Прощания славянки») его отец-майор: «Клюнул в ж-пу жареный петух!» А именно: необходимо было напрямик заняться вопросами семьи и брака. Проучившись и прожив в столице без малого пять лет, Слон понял: нигде больше, кроме как в Москве, он жить и работать не хочет. Его не устраивал даже Ленинград — хоть город на Неве был чудо как красив. Не годились и Куйбышев с Днепропетровском, куда светило возможное распределение, не тянуло в какие-нибудь совершенно секретные и абсолютно закрытые города Арзамас-16 или Красноярк-26. Не говоря уже о многочисленных полигонах: Капустином Яре в Астраханской области, южном в Тюратаме и северном в Плесецке. Нет! Довольно! Вилен достаточно вместе с отцом помотался по гарнизонам. Насмотрелся, как говаривали Маркс с Энгельсом, «идиотизма сельской жизни». Он хочет жить в столице. Ездить на работу на метро, а впоследствии — на персональном автомобиле. Самому выбирать, в какое ему пойти кино — а не довольствоваться тем старьем, что будет привозить в гарнизон кинобудка. Жить в отдельной квартире со всеми удобствами и паровым отоплением и в туалет ходить, простите, в теплый, а не во двор. Он должен остаться в Москве. И точка!

Для того чтобы зацепиться в Белокаменной, многие сокурсники избирали сложные, окольные пути. Как Владька и Радий, которых пригласили в подмосковную организацию с перспективой прописки и даже квартиры. Он бы тоже не отказался. Но его-то НЕ пригласили! Слон мучительно завидовал ребятам. Хотя и поздравлял их, но про себя поклялся «им это припомнить».

Вариант второй остаться был: сделать комсомольскую карьеру, тем более его не раз приглашали. Но прежде он от общественных нагрузок старательно увиливал, не манили они его. А теперь-то поздно! Для того чтобы в Первопрестольной гарантированно оставили, даже комсоргом курса быть мало. Надо стать по крайней мере секретарем факультетского бюро. А за оставшийся год так высоко уже не взлетишь. Следовало наплевать на собственное «не хочу» и начать движение по комсомольской линии раньше, курса хотя бы с третьего.

Оставался единственный путь, зато верный, — женитьба. Перед узами семьи и брака даже советский институт прописки пасовал. Немало, ох, немало советских Жоржей Дюруа и Растиньяков начинали свой блистательный путь с выбора подходящей столичной партии! Чего уж далеко, в буржуазную Францию XIX века ходить! Взять, к примеру, нашего современника, товарища Аджубея. Кто б его знал, третьекопеечного актеришку и спортивного журналиста, когда б не жена Рада — дочка всесильного Хрущева. И теперь все при нем: власть, должность, дом полная чаша, влияние! Главный редактор «Комсомольской правды», шутка ли! Не случайно даже присказку сложили завистливые советские люди:

Не имей сто рублей —

А женись, как Аджубей!

У Слона тоже кандидатуры подходящие имелись. Не дочка Хруща, разумеется, но… Взять, к примеру, Леру Старостину. С Лерой они учились в одной группе. Девушка всем была хороша: умна и характером спокойна, имелся только один недостаток — она была некрасива. Лицо у нее было длинное и слегка лошадиное. Глаза навыкате. Лера обладала высоким ростом, едва ли не под метр восемьдесят — хорошо еще, что Слон сам по этой линии не подкачал. И была к тому же волейболистка Старостина совсем не женственна. По манерам, что называется, свой в доску парень. Нисколько не умела кокетничать. Ходила широкими шагами. Любила хлопать, в том числе парней, по плечу. Со всеми готова была завести товарищеский разговор, всем подряд говорила «ты». Любила одеваться — и не только в турпоходе или на целине, а на лекции или в клуб — в брючки и ковбойку. Прекрасно решала задачи по теормеху и сопромату. Быстро и аккуратно чертила. Обладала прекрасным пространственным воображением, крайне быстро считала и играючи решала шахматные задачи. Экзамены сдавала в основном с блеском и на «отлично», но за оценками не гналась, оттого по нелюбимым предметам, вроде английского или диамата, хватала порой тройки. Играла в волейбол, бегала на лыжах и имела по этим дисциплинам первый взрослый разряд.

У Старостиной, однако, имелось два неоспоримых преимущества. Она была, во-первых, москвичкой, и во-вторых, родители ее занимали, видать, довольно высокое положение. Какое в точности, она ни с кем не откровенничала — однако папаша ее, многие знали, передвигался по столице на автомобиле «ЗиМ» с персональным шофером. На первом курсе, помнится, Лера устраивала вечеринку для институтских друзей у себя дома. Квартира у нее оказалась на Кутузовском проспекте, пятикомнатная. Слон даже и не думал, что такие в СССР вообще бывают. Он всю вечеринку тогда сидел, напрягался, думал: это коммуналка, и вот-вот придут соседи.

Да, Старостина, конечно, была хорошим кадром для последующего охмурения, соблазнения и женитьбы. Правда, возникал закономерный вопрос, и у Леры, как девочки умной, он бы непременно всплыл: а где он, Вилен Кудимов, был раньше? Куда смотрел? На сей вопрос ответ мог быть только один, и Слон был уверен, что в нужный момент проговорит, причем с необходимой интонацией раскаяния: