Взглянув на льнущую к Виктору счастливую Аньку, хозяин вздохнул: сердчишко-то у него чем-то вроде доброй зависти все-таки пощекотало.

«Ладно, поживите пока у нас!»

Анька тоже ведь к Виктору – как в омут головой!..

* * *

Замуж за своего первого, Васька, она выскочила – восемнадцати еще не сровнялось. Промаялась полгода в заводской общаге в Вологде, куда ее после школы из деревенского захолустья папа с мамой вслед за четырьмя братьями и сестрой выпихнули.

Скоро тут заувивался возле глазастой свеженькой девчонки шоферишка Васек. Парень на личико – не уродина, постарше только Аньки намного. Он ее подарками забаловал – «дальнобойщик», деньги всегда есть, и барахлишко по дороге подкупит. Время, тем более, постсоветское: везде, хоть в городе, хоть в селе – тюк на крюк. Дома, у Аньки в деревне, и обычных конфет на столе, отродясь, не бывало.

Подглядели братья, что мать однажды купила-таки леденцов, собираясь на какой-то праздник к кому-то в гости, спрятала лакомство в чулане под замок. Браташи, забравшись на чердак, отжали в перекрытии потолка доску и на веревке спустили в полутемное нутро чулана младшую Аньку. Потом ее еле вытащили обратно: тесноват лаз был, но поцарапанная Анька в скрюченной ладошке накрепко сжимала горстку слипшихся леденцов, которые потом аккуратно разделили на всех.

А сейчас Васек привозил из очередного рейса такое изобилие! Анька пошла за него, не раздумывая, когда замуж ее позвал, отчаявшись, видно, добиться от девчонки-недотроги взаимности иным способом.

– Я тебя все равно любить не буду! – заносчиво фыркнула из-под свадебной фаты Анька.

– За то я буду! За двоих! – ответствовал, не унывая, Васек.

Мужем он стал заботливым. Над Анькой с малолетства никто особо не трясся, у матери черед не доходил – шестое чадо в семье; отец баловал иногда младшую лишней сладостью или подарочком каким и то – втихаря от всех. Старшие все равно подметили это и завистливо прозвали Аньку «папишной» – папиной дочкой.

Васек же с юной жены только что пылинки не сдувал. Бережно снимал с ее ножек обувь, на руках кружил Аньку по комнате, сам стирал, сам готовил, и пол в комнатенке драил истово шваброй. А когда Анька «уступала», после того и вовсе убиться был готов!

Вот только две беды не оставляли их: катились год за годиком, а у пары никак не нарождалось дите, и еще – Васек до «рюмашки» оказался слабоват. Возвратясь из рейса и завалив жену подарками, он отправлялся ставить машину в гараж и… под утро, если не приползал сам, то приволакивали его, бесчувственного, сами туго соображающие, дружки-шоферюги. Кроя матюками, сваливали Васька на супружеское ложе и уходили, норовя напоследок с гоготом шлепнуть Аньку по заду.

Васек мог и порядочную лужу запросто в постели напрудить: что-то у него застужено было. Наученная уже горьким опытом Анька, сталкивала муженька с кровати на пол. И после того, как почти бездыханное тело его шмякалось на мягкий пушистый ковер, заливалась слезами.

Утром Васек, страдая с похмелья, виноватился, стоя на коленках перед кроватью, пытался целовать Аньке ноги, и, когда у молодой жены начинало помаленьку отмякать ретивое, оправдывался: дескать, коллеги перестанут уважать, коли выпить с ними побрезгуешь. Нельзя отрываться от коллектива и, вообще, все это в последний раз. Аньку он любит и ни на что не променяет.

Вскоре он опять уезжал в дальний рейс. А Анька, отработав смену на радиозаводе, то шла с подружками в кино, то просто скучала дома, иногда в погожие летние вечера подруги вытаскивали ее на природу на пикничок. На работе она особо не уставала: после окончания курсов, паяла детальки в блоках аппаратуры на конвейере.

Холостые подружки вертели «шуры-муры» с залетными хохлами – шабашниками со стройки. Один чернобровый хлопец-закарпатец стал ухаживать за смазливой кареглазой девчонкой – ведь никто не верил, что такая еще пигалица уже замужем, клялся ей, что бросит свою семью в «ридной Украине», только бы быть рядом. Даже где-то уж комнатушку для любовных утех снял. Анькин «амур» не успел далеко зайти: кто-то из подруг «настучал» Ваську. Тот поговорил с воздыхателем по-мужски, и он без боя отступился. На самое Аньку Васек посмотрел только с укоризною: что, мне по попке тебя ремнем, как отцу, попотчевать?!

И – в рейс ушел. Новое увлечение жены – Виктора – он прозевал. Да и Аньку обещанными шлепками по заднице тут стало не испугать: взрослела женщина…

С Виктором встретились, когда Аньку с родного завода «сократили». Баклуши бить и скучать дома ей не дала сестра Соня.

Она задумала провернуть за один скрип два дела, действуя через своего хахаля, пузатенького пухлячка Анатолия Федоровича Тросова – устроить на работу Аньку и познакомить с главой фирмы свою одинокую приятельницу. Но в тесной компании, собравшейся в офисе, глава Виктор Иванович Альбов глаз положил не на пожилую Сонину подругу, а весь вечер поглядывал пристально на хлопавшую скромно ресницами Аньку. И Аньке тоже понравился уверенный в себе, с ранней сединой на висках мужчина.

Она много не ломалась: отдалась ему, когда все разбрелись, на кожаном диване и стала вместо предполагаемой курьерши и секретарем и любовницей шефа. Подумывала поначалу, что все это так, «шуры-муры», а получилось накрепко…

Виктор прежде был заурядным инженеришкой в конструкторском бюро; папа его, старый вояка, желал, конечно, видеть в сыне своего продолжателя, но тихий и послушный мальчишка воспротивился и поступил в гражданский институт. Осталось майору безнадежно махнуть рукой: протирай, чадо, портки за сотню «рваных»!

Что, собственно, Виктору и пришлось делать. Он женился, сотворил двух дочерей, постепенно жизнь для него стала чем-то вроде обитания в застоялом болоте, как на работе, так и дома с обрюзгшей, охладевшей к ласкам женой, способной только ворчать из-за нехватки денег, одинокими ночлегами на старом диване в тесной захламленной квартире, куда порою не хотелось и возвращаться.

Может быть, так и жил бы Виктор, смиренно коротая время к старости, кабы не начались все эти перемены и катавасии в государстве. Конечно, можно было обреченно ждать, когда разгонят конструкторское бюро и прикроют сам завод, но Виктор решил заранее побарахтаться, чтоб камнем на дно сразу не пойти. К тому же подвернулся бывший одноклассник Толька Тросов, директор городского рынка. Правда, вскоре из директоров его вытеснили залетные кавказцы-мафиози, но Толька, благополучно унеся ноги целым, не унывал, идеями «генери ровал».

Однокашники посидели в дешевом ресторанчике, потолковали за жизнь и расстались компаньонами зародившейся за рюмкой водки фирмы «Альбатрос».

Решили заняться бартером, как тогда все в России, менять вологодский лес на украинский сахар. Очереди за сахарным песком у магазинов в северном городе змеились, ожидающе-рассерженные, постоянно: самый ходовой товар. Зато штабель отличного елового бруса раздобыть не составило труда – Толька Тросов расстарался. Сопровождать нагруженный лесом «КамАЗ» предстояло Виктору, Тросов остался дома для «общего» руководства операцией.