Запястье чесалось жутко.

Цифра два сменилась на один, зеленая цепочка поголубела и погасла, из запястий и ушей ушла щекотка.

Я отжал команду «Поверхность, готовимся», щелкнул рычажком на пряжке и поехал к верхнему циферблату, жадно вглядываясь в обзорные окна.

Ничего особенного я не высмотрел. Звезды как звезды, Солнце как Солнце, а Земли вообще не видать. Планетарий какой-то, и даже космическая музыка не вплывает в деловой наш разговор. Ужас как обидно. Но времени обижаться не было.

– Докладываем состояние, – сказал я, отлепляя мембрану от лица и пытаясь понять, верно ли мы выскочили и, собственно, где. – Командир, состояние нормальное.

– Пилот, нормально, – сказал Олег.

– Бортинженер, нормально, – сказала Инна. – Заводим шарманку?

– Нет еще, – сказал я. – Ждем. Я скажу.

И почти без паузы добавил, глядя на искорку, отщепившуюся от Эты Водолея:

– Бортинженер, боевая готовность. Пилот, курс двенадцать-два-три, малый ход.

Рядом с искоркой появилась метка цели.

Комета приближалась.

Все шло как задумывалось. Мы проскочили в правильный район, в который через несколько секунд – от десяти до двадцати пяти, если верить расчетам, – должна была ворваться комета. Мы были готовы стать ее попутчиками и, уравняв скорость, закидать магнитными минами. Еще мы были первыми людьми, оказавшимися почти на орбите Юпитера, точнее под нею, – но в данный момент это было наименее существенно.

– Она нас не зацепит? – осторожно спросила Инна.

Комета росла на глазах, хотя мы уже начали удирать от нее.

– Нет, – сказал я и быстренько пересчитал все раз и другой, озираясь и выставляя дальномерные отсечки на табло, потому что глазам, оказывается, верить уже не стоило: далекое казалось близким, а близким был всего один объект. Все более и более близким. Пугающе.

Я сглотнул и добавил:

– Не должны. Готовь заряд, целимся ровно в метку. Полный ход.

Я выставил метку в середку экрана, чтобы ничего не отвлекало, отщелкнул колпачок гашетки и положил на нее ладонь, чтобы в нужный миг просто дернуть рукой и зацепить спусковую кнопку согнутым пальцем. Ладонь подрагивала и наверняка намокла, хотя мембрана должна была сразу вбирать в себя всю влагу.

Я старался не смотреть ни на прицел, ни на комету, которая надвигалась со спины и правого плеча огромным кудлатым комом – проскочившим сквозь мыльную пену клубком серой шерсти. Не смотреть на нее было почти невозможно – хотелось вглядываться в причудливо ползающие паутинные тени, изучать клубящуюся кому, пытаясь разглядеть каменную основу – и, может, понять, как что-то может нестись так невероятно быстро.

– Левее не взять? – спокойно спросил Олег. – Зацепит же.

– Нет, – сказал я сквозь зубы, запуская отсчет на табло. – Десять секунд.

Инна прерывисто вдохнула. А я считал расстояния и углы, стараясь по-прежнему не фиксировать взгляд на чем-то, но видеть одновременно и цифры – семь, шесть, пять, – и наваливающуюся комету, которая и вправду ведь могла зацепить, считаем еще раз – нет, не должна. Ладонь тряслась сильнее, я чуть отвел ее, чтобы не нажать кнопку раньше срока. Не от страха тряслась, а от сдержанного ликования. Мы справились. Мы успели. Мы всех спасли. Осталось поставить точку.

Два. Один.

– Огонь! – заорал я, будто озвучивая появившийся на табло ноль, и вжал кнопку.

И сразу запястья и гортань от уха до уха будто стянуло тонкой кислой проволокой.

Пушка, как и остальные узлы и агрегаты корабля, связанные со сценариями основных задач, работала по правилу первой руки: управлялась с каждого из шести табло и стреляла по команде, первой поступившей с любого из них. Мы, как и договаривались, нажали на спусковую кнопку одновременно. Я знал бы это, даже не почувствовав отзвук удара: Олег, как всегда, саданул по кнопке всем кулаком. Конечно, абсолютная синхронность невозможна, один из нас на миллисекунду опередил остальных, но кто именно, мы не знали и знать не собирались. Главное, что мы выстрелили не раньше и не позже – и теперь все получится. Не может не получиться.

Или может.

– Уходим? – деловито спросил Олег.

Он наверняка, как и я, и Инна, не отрывал взгляда от перекрывшего всю панораму яростного клокотания миллиардов вихрей. Они поднимались с гранитно-ледовой поверхности кометы, сшибались друг с другом и тут же частично выпадали обратно сгустившимися каплями и пылинками, а частично с дикой скоростью покидали занятое было место над ядром кометы и сползали к хвосту, который мы пока и видеть-то не могли.

– Нет, – сказал я еле слышно. Пальцы уже тыкали в табло, повторяя команду и упреждая следующую. – Заряжай.

– Не попали, да? – спросила Инна.

Я поморщился и нервно сказал:

– Попали. В кому. Верхний слой схватился и тут же уполз к хвосту, ядро не зацепил. Ударим еще раз, ближе к носу.

Я почти видел квадрат, который мы накрыли попаданием: корочка спинового льда, собираясь, раздергиваясь и проседая дырами, потихоньку расползалась, слишком быстро смещаясь к кормовой части кометы. Меньше минуты – и она сорвется в вихревой след, так и не коснувшись ядра.

– Уверен? – спросил Олег.

Он, понятно, имел в виду не мои слова, а предстоящие действия. Нам везло: на участке от, грубо говоря, Юпитера до Марса комета шла, почти соприкасаясь со струной – ну или так в природе обычно и бывает, не знаю. Главное, что этим можно воспользоваться.

Обычным ходом за кометой нам не угнаться, значит, надо опять нырять в струну, выскакивать с упреждением и стрелять в другую точку. Каждый из этих пунктов требовал небывалых расчетов, которые никто никогда не производил. А я, получается, должен был произвести их на лету за несколько секунд.

Это невозможно.

Только я уже посчитал.

Но величину еще одной опасности я посчитать не мог.

Вокруг кометы, не переставая и не уставая, грохотала шрапнельная буря, миллионы сталинградских битв каждую секунду на каждом кубическом метре. Удар миллиграммовой пылинки оставляет в алюминиевом листе сантиметровую дырку. Обе станции «Вега», которые пролетят мимо кометы, когда она минует орбиту Земли и повернет обратно, защищала от таких ударов двойная металлическая обшивка. У нас было стекло, пусть и бронированное, тройное и с гасящей удар прослойкой. Но таких частиц мы могли поймать не одну и не сто. И никто не обещал, что вес у них будет миллиграммовым.

– Уверен, – ответил я. – Бортинженер, заводи. Пилот, струна слева, пять-пять-три, впритирочку к ней. Заходим без паузы, нырок на полсекунды. Дышим, погружаемся, пять секунд. Айда.

Я почти угадал. Зря волновался, зря бормотал «Не тормози!», когда на счете «ноль» рисунок созвездий перед носовой панелью чуть скособочился – вот и струна, – и «Вырубай!», едва ощутив знакомую щекотку. Олег не сбросил скорость, а сманеврировал – мы цепанули струну и тут же отскочили от нее в трех тысячах километров. Успели развернуться, ударить комете в скулу – почти в упор, почти макнувшись в кому, так, что долетевшее газовое завихрение качнуло «Пионер».