Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сознание есть у каждого из нас. (Это ведь верно?) Мы все разумные, сознательные существа. (Ну, во всяком случае, чаще всего это так.) Мы видели, как квантовая физика в поисках ответов на вопросы о реальности и восприятии внезапно столкнулась с фактором человеческого сознания. «Оно» все время с нами: каждый мысленный эксперимент, каждое действие и взаимодействие – происходят в поле сознания.
Сознание – фундамент всего, что мы делаем. Фундамент искусства, науки, личных отношений, нашей обыденной жизни. Это константа, определяющая наше бытие. И все же наука добилась очень немногого в области исследования сознания. За 400 лет своего существования она, по словам Герберта, «достигла огромного прогресса в постижении физической Вселенной на всех уровнях – от кварка до квазара». Но сознание для нее остается «интеллектуальной черной дырой».
Многие ученые (и не только физики, но и психологи) все еще следуют материалистической ньютоновской парадигме и отвергают сознание. Они считают его продуктом функционирования мозга. (Термин, который они чаще всего используют в качестве названия понятия «сознание», – эпифеномен, что означает «побочный эффект» или «побочный продукт».) По существу, утверждают они, наше ощущение своего «Я» есть просто результат нечаянного «Ой!» – физиологического происшествия в процессе эволюции. Когда мозг умирает, последствия этого происшествия исчезают, как будто их и не было.
Вот пример торжества материализма в нашем обществе: кого считают героями в школах? Хороших спортсменов! Но любое учебное заведение создается для обучения, передачи и усвоения знаний. В нем должна расцветать и всемерно поощраться ментальная жизнь, а не спорт – жизнь физическая.
Если сознание столь важно, то почему о нем известно так мало? Прежде всего напрашивается объяснение по аналогии с поиском очков, которые сидят на носу. Они воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. То же самое и с сознанием. Другая причина, видимо, в том, что в нашу эпоху умами правит материалистическая наука. Иначе говоря, нас интересует «внешний материал» окружающей действительности, и мы почти не задумываемся над тем, что спрятано под «упаковкой».
Наши исследования мозга проливают свет на высшее состояние сознания, выходящее за пределы бодрствования и сна. В дополнение к трем «поверхностным» состояниям, на которых мы осуществляем обычную жизнедеятельность, есть еще и чистое сознание. В нем разум отождествляется с единым полем Вселенной и пребывает в устойчивом, безмятежном переживании бесконечной ясности, блаженства и беспредельного знания.
Даже когда мы направляем луч нашего внимания внутрь себя, мы больше интересуемся содержанием сознания – материалом, наполняющим наши нейронные сети: идеями, мечтами, планами, умозрительными рассуждениями – но не самим сознанием. Нам интересно смотреть кино, но мы забываем, что без экрана, на который проецируется изображение, мы ничего не увидим.
Но, вероятнее всего, самая важная причина невнимательного отношения ученых к факту существования человеческого сознания состоит в том, что оно не соответствует ньютоновской парадигме. Его нельзя измерить. И для большинства ученых мир по-прежнему расколот, как сотни лет назад, во времена Декарта: неосязаемое, нефизическое, мистическое, духовное навсегда отделено от физического мира. Поэтому они объясняют природу сознания химическими реакциями в мозгу или работой нейронной сети. И в следовании этой парадигме ученые дошли до того, что стали называть сознание аномалией.
«Что вы сказали?! – воскликнете вы. – Мое сознание, ваше сознание, основной фактор нашего существования – аномалия, отклонение от нормы?»
Дело в том, что сегодня наука не имеет системы взглядов, позволяющей изучать сознание. Это – «сложный вопрос», поэтому большинство ученых повернулись к нему спиной. Так обычно и происходит, когда кто-то бросает вызов устоявшейся парадигме (тем самым порой лишая себя привычного заработка). «Когда в бытующей парадигме впервые обнаруживаются неправильности, – говорит физик и философ Питер Рассел, – их обычно пропускают или отвергают».
К середине XIX века ньютоновская модель мира получила всеобщее признание. Ученые стали смотреть на Вселенную как на гигантский механизм, наполненный твердыми, преимущественно шарообразными, объектами, которые в Космосе стремительно двигались, разлетались и сталкивались, словно бильярдные шары. Доктор Дэвид Альберт рассказывает: «Эти представления вполне всех удовлетворяли приблизительно до второй половины XIX века. Но потом Фарадей взялся за исследования электромагнетизма; их в конце столетия продолжил Максвелл – и открытия этих ученых заставили научное сообщество смотреть на мир иначе». Электромагнитные явления не объяснялись в терминах общепринятых положений физики – но и отмахнуться от них было нельзя. Доктор Альберт говорит: «Об электромагнитных полях заговорили по крайней мере в начале XIX столетия, но очень долго к ним не относились достаточно серьезно». Теперь же даже ученые-ортодоксы были вынуждены учитывать их в качестве фундаментальных составляющих реальности Вселенной.
Похоже, теперь пришло время так же отнестись и к сознанию. И, по всей видимости, здесь ученых-первопроходцев подстерегают те же трудности. Электромагнитный заряд, электрические и магнитные поля имеют совершенно иную природу и качество, нежели макроскопические твердые тела. Сознание – намного более тонкий уровень реальности, чем тот, на котором существуют энергетические поля. Но если физика должна создать настоящую всеобъемлющую «теорию единой Вселенной», сознание обязательно должно быть в нее включено.
Курица или яйцо?
Эд Митчелл отмечает: «Ученые работали в рамках научной модели, согласно которой все может быть сведено лишь к материи или только к энергии. На самом деле все есть энергия, а материя – только ее форма. В соответствии с принятой ныне научной парадигмой, наше сознание – всего лишь побочный продукт деятельности мозга; осознанность – не принципиальный феномен.
Однако религиозные традиции во всем мире утверждают совсем противоположное. Сознание – основа всего сущего, а энергия-материя – продукт сознания.
Над решением вопроса о том, что первично – сознание или материя, – человечество бьется очень давно. Но мы так до сих пор и не смогли найти убедительные доводы в пользу того или иного ответа».
«Решительный демарш, который совершила на своем пути физическая наука, – не каприз ученых, а их последняя надежда». Помните это высказывание Генри Стэппа? Оно было приведено в главе «Наблюдатель» – в ней мы рассказывали о том, как странное поведение субатомных объектов вынудило ученых сменить научную парадигму. Кто-то однажды сказал: «Прекрасную теорию разрушил один уродливый факт». Так оно и получилось… Есть ли еще какие-то «уродливые факты», вынуждающие научный мир совершать «решительный демарш»?