Саша (самому себе). Сплошное очарование!..

Александр. Ты бы ее послушал все-таки.

Саша (негромко). Совсем еще ребенок…

Александр. И тем не менее.

Саша (Мойре). Что случилось?

Мойра. Я там видела Кассандру и Бетти. Они говорят о тебе.

Саша. Ругаются, наверное.

Мойра. Они плачут.

Саша (неискренне). Интересно знать из-за чего?

Мойра. Сама не понимаю. Ты ведь даже не красивый.

Саша (со смехом). Я и не претендую.

Мойра. А они уверены, что ты красивый. (Походит к Саше, чтобы получше его разглядеть.) Нет, тут дело не в красоте…

Александр (с нежностью). Что верно, то верно.

Мойра. Красивый – это как Мико Мори.

Саша. Мико Мори?

Александр (подсказывает). Певец!

Мойра (пожимает плечами, словно речь идет о чем-то самоочевидном). Мой любимый певец!.. У меня такая жажда, в кухне, наверное, что-нибудь найдется попить… (Уходит в кухню.)

Саша (бросается к Александру). Что еще за Мико Мори?

Александр (очень быстро). У тебя из ноздрей иногда торчат волоски, а у Мико Мори – нет. Ты, бывает, просыпаешься с опухшими глазами, а Мико Мори – никогда. Если дует сильный ветер, ты прибегаешь на свидание растрепанный, а Мико Мори – нет. За целый день твоя одежда успевает помяться, а Мико Мори в одиннадцать часов вечера появляется в отутюженном костюме без единой складки! Стоит тебе выйти на танцплощадку, как диск-жокей запускает танец, которого ты не знаешь, но Мико Мори владеет им в совершенстве. У Мико Мори маленькие, округлые ягодицы, в то время как у большинства мужчин вроде нас зад либо отвислый и тяжелый, либо совершенно плоский и непривлекательный. Летом пыль не попадает к нему под ногти, а плавки изящно облегают фигуру, и на пляже, в то время как ты краснеешь как рак, Мико Мори лишь красиво бронзовеет; более того, он уже в первый день ухитряется выйти на пляж загорелым… Когда ты лакомишься спагетти, томатный соус обязательно капает тебе на сорочку, а с Мико Мори такого не случается никогда. Мико Мори не потеет, у него не выскакивают прыщи, не урчит в животе, не трескаются губы. У него в зубах никогда не застревает салат, а эмаль не желтеет от кофе. Мико Мори является образцом чистюли, а ты – наоборот, грязнуля. Мико Мори – это самец, олицетворяющий совершенство, тот, кем ты никогда не был, не будешь и быть не можешь. Мне всю жизнь приходилось бороться со всевозможными Мико Мори, потому что в голове у каждой женщины неизбежно есть свой собственный Мико Мори. Всякий раз, когда мои ухаживания оказывались безуспешными, стоило мне обернуться – и я натыкался на ухмыляющуюся физиономию какого-нибудь Мико Мори…

Мойра возвращается из кухни.

Мойра (Саше). Ты которую выбираешь – Бетти или Кассандру?

Саша. А ты бы кого выбрала на моем месте?

Мойра. Я никогда не окажусь на твоем месте. Я если бы полюбила, то любила бы одного-единственного и до самой смерти.

Саша. Все так говорят в пятнадцать лет. А потом забывают.

Мойра. Правда? Ты тоже так говорил в пятнадцать лет?

Саша. Нет.

Мойра. Вот видишь.

Саша. Любовь – штука непростая.

Мойра. Очень даже простая, если правильно выбрать человека. Ты хорошо начал. Если не знаешь, которую из двух выбрать, значит не любишь ни ту ни другую. Иначе бы ты не колебался. Так что мне им сказать, этим двум?

Саша. Что я думаю.

Мойра. Надеюсь, они не такие дуры, чтобы на тебя рассчитывать…

Саша. Ты что, уже убегаешь? Побудь со мной немножко.

Мойра. Между прочим, я тебя ненавижу.

Саша. Ну да, конечно… (Мойра устремляется в сад.) Секунду, Мойра! Как ты себя чувствуешь?

Мойра. И еще ненавижу, когда спрашивают про мое здоровье! (Убегает.)

Александр (во власти воспоминаний, подходит к Саше). Помнишь, первый раз?..

Саша. Мне было десять лет.

Александр. Я был влюблен в нашу соседку Лею. Прятался за кустами и смотрел на нее оттуда…

Саша (ошеломленно). Что, правда был влюблен? По-настоящему?

Александр. А ты не помнишь?

Саша. Нет. А ведь это и мое детство тоже!

Александр. Детство не одно, их несколько. Смотря в каком возрасте вспоминаешь. Тебе сейчас двадцать пять, и тебе не хочется вспоминать о том, как ты был влюблен в сорокалетнюю женщину. Ну а я, в мои теперешние годы, вспоминаю об этом с удовольствием… Я не мог видеть Лею спокойно, меня просто колотило, когда я шел мимо ее ворот, у меня горели уши, и каждый вечер, засыпая, я думал о ней… Однажды она куда-то исчезла, ее не было два или три месяца, а потом вернулась, похудевшая, и – с Мойрой…

Саша. Когда я впервые увидел Мойру, она лежала в своей коляске. И она мне улыбнулась… Я был сражен наповал.

Александр. В одно мгновение ее мать покинула мои мысли. Прощай, Лея, здравствуй, Мойра! Каждый вечер я приходил к ней – повидать Мойру, поболтать с Мойрой, поиграть с Мойрой… Хорошо, что мой возраст не допускал подозрений о моем отцовстве! (Пауза.) И я первый заметил, что у нее неладно со здоровьем – одышливость, медлительность, забитые бронхи… И первый забил тревогу.

Саша. Надо мной смеялись, даже прозвали меня «еврейской мамой».

Александр. А потом и детский врач встревожился. Мойру обследовали и обнаружили врожденный порок сердца, с которым ей предстояло прожить, по мнению специалистов, в лучшем случае не больше двадцати пяти лет… С тех пор всякий раз, как я ее видел, у меня самого сжималось сердце. Эта малышка казалась мне настоящей героиней, ее веселость – проявлением неслыханного мужества, а улыбка – вызовом судьбе. Когда она садилась, я думал, что она устала. Если падала, – боялся, что она себе что-нибудь сломала. Стоило ей кашлянуть, как мне уже слышался ее последний вздох. За несколько недель я похудел, лишился сна, у меня начались головные боли. Никто не мог понять, что со мной происходит. А я каждый миг словно присутствовал при агонии Мойры… И в одну из бессонных ночей я решил стать врачом – чтобы ее вылечить.

Саша. И засел за учебники.

Александр. И стал нормально спать по ночам.

Саша и Александр смотрят друг на друга в некоторой растерянности оттого, что разделяют столь личные воспоминания.

Саша. Я даже не решаюсь тебя спросить, что с ней… будет… Ты-то уже знаешь… (Александр отворачивается, чтобы Саша не угадал ответ по его лицу.) Не надо, не говори… Не хочу знать.