Смена Рамона к этому времени закончиться еще не успела, и он обнаружился в сторожке. Крепыш откинулся на спинку стула и держал у лица сверток со льдом, но при моем появлении кинул его на стол и досадливо поморщился. Или же поморщился от боли?

Я оценил немалых размеров синяк под глазом приятеля и его припухший нос, прислонился к дверному косяку и покачал головой:

– Бурная ночка?

Крепыш промолчал.

– Кто это тебя так? – переформулировал я свой вопрос.

– Не важно.

– Надеюсь, к нашим делам это отношения не имеет? Над тобой ведь не наши бывшие коллеги поработали?

– Не они, – заявил Рамон и, подняв правую руку, продемонстрировал мне ссаженные костяшки.

Выглядел этот аргумент достаточно убедительным, и я только уточнил:

– Тебя спрашивали, куда мы отправились после китайского квартала?

– Да, приходил какой-то рыжий хмырь. Детектив-сержант, кажется.

– Сюда приходил?

– Нет, домой. О новом месте работы, сам понимаешь, я распространяться не стал.

– И что ты ему сказал?

– Все как договаривались.

– И подрался не с ним?

– Хватит, Лео! – вспылил Рамон. – Перестань! – Он вновь взял промокший куль, приложил его к скуле и спросил: – Что с наградой?

Я только усмехнулся в ответ:

– С наградой все в порядке, скажи лучше, что у тебя с лицом?

Рамон обреченно вздохнул и сознался:

– Получил две сотни за кулачный бой. Вопрос закрыт?

– Так нуждаешься в деньгах? – удивился я.

Крепыш поднялся из-за стола, походил из угла в угол, отпил воды из кружки.

– Мой кузен, у которого мастерская на Слесарке, – вздохнул он, – собирается выкупить соседнее здание. Если найду шесть тысяч до конца месяца, он возьмет меня в долю.

– Шесть тысяч? – хмыкнул я. – Ну-ну.

– Тысяча у меня уже отложена, – сообщил Рамон. – Еще пятьсот как-нибудь наскребу. Три тысячи с тебя, так? Ничего не изменилось?

Я раскрыл портмоне и вытащил заранее отложенную долю напарника. Демонстративно пересчитал купюры и протянул крепышу.

– Держи.

– Отлично! – враз посветлел лицом Рамон, сгребая деньги. – Иудеи не поскупились?

– Они деловые люди, – пожал я плечами и многозначительно заметил: – Так, значит, тебе остается отыскать полторы тысячи?

– Справлюсь, – буркнул крепыш.

– До конца месяца? – усомнился я.

Рамон в сердцах выругался и спросил:

– Лео, чего ты от меня хочешь?

– Есть работа на один-два дня. Плачу пять сотен.

Приятелю ввязываться в очередную авантюру явно не хотелось, и он поинтересовался без всякого интереса:

– Что за работа?

– Как обычно, прикроешь меня.

– Выследил графа?

– Нет, собираюсь выследить душителя.

– Забудь! – взорвался Рамон. – Этот выродок нас с костями сожрет и не подавится!

Я отлип от косяка, смахнул пыль с рассохшегося табурета, уселся и произнес одно только слово:

– Огнемет.

– Что? – опешил крепыш.

– Огнемет, – повторил я. – У меня есть огнемет.

– И ты собираешься задействовать его в городе? – покрутил Рамон пальцем у виска. – Совсем рехнулся?

– Надеюсь, до этого дело не дойдет. Одного такого сегодня ночью прикончил дома без всякого огнемета.

– У себя дома? – опешил Рамон.

– У себя, – спокойно подтвердил я. – И, думаю, он был вовсе не последним. Поэтому в твоих же интересах помочь мне выжечь их гнездо. Мало ли что им придет на ум.

– Дьявольщина! – выругался крепыш и надолго замолчал. Потом уточнил: – Ты платишь пять сотен и у тебя есть огнемет?

– Если придется пустить его в ход, накину еще пару сотен. Семь сотен в день даже главный инспектор не получает!

– Ему так рисковать не приходится! – Рамон поднялся со стула и прошелся по сторожке. – Ладно, что с твоим дядей?

– Скрывается, но рано или поздно ему придется выйти на связь. Он у меня вот где! – и я продемонстрировал приятелю крепко сжатый кулак.

Рамон кивнул и выставил встречное условие:

– Тысяча в день.

– Пятьсот.

– Лео, я чуть в ящик вчера по твоей милости не сыграл!

– И кто тебя спас?

– А кто меня в это дело втравил?

В словах приятеля имелся определенный резон, но платить столь несусветную сумму я не собирался.

– Пятьсот, Рамон. Пятьсот, и не сантимом больше. Моя финансовая состоятельность оставляет желать лучшего.

– Пятьсот – это слишком мало, – не пошел на уступку напарник. – К чему мне так рисковать? Пятьсот – это два боя на ринге!

– Подумай лучше, во что превратится твоя физиономия за эти два боя! – напомнил я, покрутив пальцами перед лицом.

– Зато меня не удавит малефик!

– Хорошо! – сдался я. – Будет тебе тысяча! Но только если придется пострелять. Пятьсот и пятьсот. Договорились?

– По рукам.

Я поднялся с табурета и оперся на трость.

– Приведи в порядок броневик и заезжай за мной в «Прелестную вакханку».

– А огнемет?

– Все будет.

И, отсалютовав Рамону, я вышел на улицу.

Наводить шорох на нужных людей было слишком рано, и после угольных складов я отправился в гости к Альберту Брандту.

Но подниматься к поэту не стал. Сначала заглянул в цирюльню неподалеку, затем уселся за уличный столик под тентом варьете и попросил заспанного племянника хозяйки принести кофе, сахарницу и кувшинчик сливок. Завтракать решил купленными по дороге круассанами.

Погода портилась на глазах, бежала по каналу отливавшая свинцом мелкая рябь, свистел в дымоходах ветер, трепетал матерчатый навес. Небо окончательно затянули темные облака, и было удивительно приятно пить сладкий горячий кофе с молоком и чувствовать себя обычным человеком.

Альберт Брандт появился, когда от круассанов остались одни только крошки.

– Мог бы и подняться, – пробурчал он, зябко кутаясь в наброшенный на плечи плед.

– Уже встал? – удивился я, взглянув на часы. – Ты рано сегодня.

– Погода располагает, – пояснил Альберт, сходил в бар варьете за глинтвейном и вернулся за стол. – Выглядишь невыспавшимся, Лео, – отметил он.

– Не выспался, – рассмеялся я нервным смешком.