В следующее мгновение я оказался…

…на кафедре в аудитории.

Обычная «поточка» с амфитеатром парт. За моей спиной висел экран, а на него проецировался набор формул, похожих на письмена древних индейцев.

Собравшиеся – числом не более десятка – строго смотрели на меня. Не на экран, в который я, оказывается, тыкал указкой, а мне в глаза. За партами сидели не студенты, а люди солидные, с выправкой опытных преподавателей.

Все это я успел заметить в первую секунду, на большее времени не хватило, потому что нужно было закончить фразу.

Вот это, я вам доложу, отвратительная ситуация. Очень некомфортно себя чувствую, когда переход случается в тот момент, когда прежний хозяин тела ведет разговор. Но в разговоре хоть паузу сделать можно, отдав инициативу собеседнику, а когда читаешь лекцию – разве что водички попить.

Это идея!

Я закашлялся и пошарил глазами в поисках спасительного графина. Никакого графина не оказалось и в помине, так что я продолжал кашлять, судорожно вытрясая из чужой памяти самое необходимое.

Кто? Алексей Мухин, 25 лет, кандидат физико-математических наук… Математических? Вот радость так радость… Ладно, потом.

Что тут происходит? Весна… А я читаю доклад «Информация как философская категория». Для философов. Еще лучше. Прежний хозяин, судя по всему, был или большим ученым, или весьма самонадеянным типом, или и тем и другим.

Где? Областной университет за триста километров от последнего места жительства.

Ладно, слишком долго я кашляю, философы и так недовольны, что им приходится выслушивать эту галиматью. Нужно побыстрее сворачивать лекцию и куда-нибудь зашкериться, чтобы прийти в себя… То есть не в себя, в нахального математика Лешу Мухина.

О чем я только что говорил? Ага, вот же текст перед носом. Да и в памяти он есть дословно. Зубрил перед сегодняшним мероприятием.

– Итак, – сказал я еще хриплым от кашля голосом, – из формул легко понять, что групповая скорость волновой функции есть скорость частицы, следовательно, она меньше или равна «це»…

«Ну Леша, ну идиот! Ты для кого доклад писал? Для таких же, как ты, кандидатов физматнаук?»

– Что же тогда такое скорость фазовая?

«Да они давно уже нить потеряли!»

– Традиционно считается, что она не имеет физического смысла, так как в соответствии с выражением пять должна быть больше или равна скорости света…

«Это твое бормотание смысла не имеет! Все, надо эту бодягу сворачивать».

Слушатели вздрогнули, когда наглый молодой математик вдруг престал чирикать на своем птичьем языке и сказал человеческим голосом:

– Дамы и господа, прошу меня простить. Я написал полную чушь.

Я сделал небольшую паузу, чтобы философы оценили мою самокритичность, и продолжил:

– Вернее, смысл в моих рассуждениях есть, но форма не выдерживает никакой критики. Это я только сейчас понял, взглянув на ваши добрые, полные понимания лица.

Раздался одобрительный смешок. Отлично. Значит, морду бить не будут.

– Поэтому я прошу вас об огромном одолжении. Дайте мне неделю, и я перепишу эту абракадабру по-русски. И тогда уже представлю вашему вниманию.

Теперь шум неодобрительный. Ладно, не очень-то хотелось.

Солидный мужик с залысинами, вальяжно развалившийся на первой парте («Проректор по науке» – услужливо подсказала чужая память), недовольно пробурчал:

– Алексей Васильевич! Вам и так пошли навстречу, согласившись выслушать ваш… гм… революционный доклад…

Я кивнул понимающе. Наверное, для моего предшественника в этом теле доклад был очень важен. Но не для меня. У меня сейчас есть более срочные занятия. Освоиться в новой оболочке, например.

Неожиданно проректора прервала дама, сидевшая далеко сзади:

– Прошу прощения!

Все обернулись к ней. Если верить чужой памяти, субординацию нарушила декан философско-экономического факультета.

– Я думаю, – сказала деканша, – молодому человеку нужно дать второй шанс.

Хм… эта же память сообщила, что госпожа декан была резко против моего доклада. Странно все это. Не только для меня. Все остальные недоуменно зашумели, услыхав мнение Надежды Петровны… Да, точно, ее зовут Надежда Петровна.

Я на всякий случай присмотрелся к ней. Пожалуй, серьезно за сорок, но, как пишут продавцы подержанных иномарок, «в отличном состоянии». Респектабельный макияж. Деловой костюм, причем хороший, от портного. Держится уверенно. Кажется, дамочка с диктаторскими замашками.

И смотрит на меня как-то уж очень пристально. С чего бы? Я поискал ответ в чужой памяти, но не нашел.

Проректор пожал плечами и все так же вальяжно объявил вердикт:

– Ладно, Мухин, у вас есть ровно неделя.

* * *

К счастью, сегодня мне не нужно было ни вести занятий, ни торчать на кафедре – заранее договорился, что весь день буду читать доклад и отвечать на вопросы.

Бардак у них тут… То есть у нас. Но сейчас это оказалось очень кстати. Я зашился в универской столовке с двумя стаканами кефира и старательно разбирался в ситуации.

На первый взгляд, хорошего мало. Леша Мухин явно парень со странностями. Красный диплом, приглашение в Штаты и Голландию – но не едет, остается в родной альма-матер. Патриотизм? Нет, это он другим мог заливать про любовь к Родине. Тут дело не в альма, в самой что ни на есть настоящей матер, сиречь мамочке любимой. То ли боится ее одну оставить, то ли боится без нее пропасть. Второе более вероятно.

Живу я с мамой в двушке, которая осталась от покойного отца. Неженат. Девушка есть, зовут Валерия, но интимные отношения у нас так… изредка. Все упирается в дефицит «свободной хаты». Девушка – аспирантка, живет в общаге. И…

Да, романтичный ты парень, Леша. Это ты в силу своей наивности видишь только бескорыстную страсть, я – в силу гигантского жизненного опыта – сразу понял: ее не ты интересуешь, а твоя жилплощадь. Потому что аспирантура не вечна, а без прописки ее в большом городе не оставят.

Ладно, с Валерой мы как-нибудь разберемся.

Теперь самое неприятное, но самое важное – моя профессия. Я допил первый стакан кефира и взялся за второй. Кефир был жидкий, явно неоднократно разбавленный. И стакан сомнительной чистоты. Не берегут интеллектуальную элиту, заразы!

Итак, что у нас с профессией? Математик. Жуть кошмарная. Я всегда эту каббалистику терпеть не мог, и она отвечала мне взаимностью. Чужая память тут мало выручает – чтобы оперировать всеми этими формулами, нужно иметь особый склад сознания. И вот что странно: мозги тут ни при чем. Например, сейчас – достались мне мозги молодого математика Мухина, а толку? Все равно с души воротит, как только увижу лямбду с тильдой. Видимо, дело не в мозгах, а именно что в душе.