– А про машину вы откуда знаете? Он уже следил за мной?

– Не бери в голову, – ответил Турецкий, еще раз мысленно обложив себя последними словами. – Все, до вечера, я тоже опаздываю на работу.

Возвратившись после встречи с Лидочкой, Турецкий застал под своей дверью Эдика Позняка, весело болтающего с маленьким сухоньким мужичком пенсионного возраста.

– Вот это и есть самый главный следователь, – махнул он в сторону подошедшего Турецкого. – Он вас непременно выслушает.

Мужичок поднялся и, расправив шикарные буденновские усищи, клацнул каблуками:

– Косых Федор Федорович, старший лейтенант артиллерии в отставке.

На поношенном сером пиджаке посетителя дружно звякнули две медали «За отвагу».

– Вы по какому вопросу? – поинтересовался Турецкий, пропуская гостя в кабинет.

– Я свидетель, – многозначительным шепотом сообщил тот, – желаю поделиться конфиденциальной информацией со следствием.

– Помочь? – справился Позняк.

– Иди работай, – захлопнул дверь у него перед носом Турецкий.

– Так, свидетель чего, простите?

– Свидетель той самой омерзительной оргии.

Наконец– то!

– Хотите кофе? – Боясь спугнуть удачу, Турецкий не спешил набрасываться на долгожданного очевидца так осточертевших уже событий.

– Кофе я не пью, простите, как вас по имени-отчеству?

– Александр Борисович, извините, что не представился…

– Так вот, Александр Борисович, кофе я не пью, но вот чай уважаю и, честно признаться, волнуюсь, а потому если у вас есть чай, то я бы выпил.

– Конечно, есть. – Турецкий заглянул в стол и убедился, что пакетики «седого графа Дилмаха» – покупал год назад, не меньше, а на работе чай почему-то не пьется, только кофе – все еще валяются среди бумаг. – Курите, – подвинул к свидетелю пепельницу.

Косых достал кисет и трубку и взялся ее набивать.

– Я что хочу сказать, – как-то нерешительно начал он, – я сразу признаюсь, что смотрел на них в бинокль полчаса, не меньше. А они были голые, и вы можете подумать, что я какой-то маньяк или больной.

– Я ничего такого не подумаю, – пообещал Турецкий, подвигая посетителю стакан с чаем. – Разве вы могли бы назвать себя свидетелем, если бы не рассмотрели все во всех подробностях?

– Это точно, – обрадовался Косых. – Это вы правильно сказали. По правде говоря, я вначале больше на фейерверк смотрел. В 1953-м я в Китае служил, адъютантом у генерала Куликова. Китайцы его очень уважали, специалист был, таких теперь, наверное, нет. А на фейерверки китайцы мастера. Генерала однажды на карнавал пригласили, Новый год был и как бы конкурс: от каждой провинции мастер со своим фейерверком. Я тогда просто заболел. Учиться ходил к одному специалисту, Чан Лю его звали, он мне вначале даже порох красить не позволял, а когда мы до слоев дошли, там, знаете, каждая цветная фигура выкладывается в слой и отделяется специальной папиросной бумагой, генерала моего перевели во Владивосток. Так я и не овладел мастерством. Много потом пробовал сам и так и сяк. Но или у нас порох не такой, или еще что, а ничего у меня не получалось. – Он пососал погасшую трубку и вдруг спохватился: – Скажете, приперся старый хрен и болтает неизвестно о чем. Увлекся воспоминаниями, понимаете. Нам, старикам, простительно, но вы меня одергивайте, не стесняйтесь, договорились?

– Хорошо, – согласился чуть было не задремавший под монотонную речь Турецкий. – Так, значит, там на оргии был фейерверк?

– Был, – подтвердил Косых. – Причем настоящий, китайский. Не петарды дешевые, которые вон в ларьках лежат, а настоящий классический, многоцветный. Знаете, когда одновременно выстреливают несколько зарядов на разную высоту и потом последовательно разрываются, создавая орнамент…

– И, увидев фейерверк, вы что сделали? – прервал Турецкий очередное лирическое отступление, чувствуя, что иначе сейчас точно заснет.

– Я взял бинокль. Настоящий, артиллерийский, не театральный какой-нибудь. Вышел на балкон, но мне все равно не было видно, откуда стреляют, тогда я залез на крышу дома, там на крыше пятнадцатиметровая радиомачта, и оттуда уже увидел пусковые ракетницы и убедился, что стреляет действительно китаец – наши все-таки так и не научились ничему.

– То есть вы все видели не просто с крыши, а еще и с вышки?

– Да, с самой верхней точки. Там вообще-то закрыто, это же не просто железяка торчит: там ретрансляционное оборудование. Но у меня ключ, я подрабатываю – охраняю, чтобы пацанва и всякие радиолюбители не лазали.

– И где ваш дом находится? – поинтересовался Турецкий преувеличенно спокойно, хотя постоянные провалы Косых в лирику уже утомили.

– Дом-то? А в Садовниках, значит.

– А фейерверк где был?

– Через три дома от моего, там раньше спортивная база была, теперь частный клуб, народу мало, только крутые на «мерседесах». Подъехали, ворота автоматически открылись, и все, чем они там занимаются, никто не знает, только с моей радиомачты видно.

– И в бинокль вы рассмотрели все, что происходило в оранжерее?

– Нет, – возразил Косых, раскуривая в очередной раз погасшую трубку. То, что было в оранжерее, я не видел.

– Федор Федорович, – даже обиделся Турецкий, – но вы же сказали, что были свидетелем оргии?

– Совершенно справедливо, был.

– Но самой оргии не видели?

– Александр Борисович, вы меня не путайте. Я не видел того, что показывали по телевизору, но я видел, что они вытворяли во дворе. Во дворе есть бассейн с горячей водой, они вчетвером там бултыхались, коньяк пили прямо из горлышка и это, ну лапали друг друга за где придется. Я вначале только на фейерверк смотрел, опустил бинокль, увидел, что народ развлекается, и поднял сразу. Думаю, нехорошо подглядывать, я же не больной какой-нибудь. Женат сорок лет уже, дети у меня, внуки. С этим делом у меня все нормально. Смотрю, значит, дальше в небо и тут сообразил: батюшки! Это наш генпрокурор гуляет. Тут уж я не смог удержаться, смотрел до конца.

– Вы уверены, что гулял именно генпрокурор? – вклинился Турецкий.

– Уверен, конечно, я в бинокль его лицо видел как вот сейчас ваше. Двенадцатикратное же увеличение! У него же, значит, тоже жена, дети есть, наверно. Но не то обидно, Александр Борисович, жене изменить – с кем не бывает, красивая девка попадется – опомнишься только после. Меня другое обидело: он же государственный человек, примером должен быть для народа, тем более главный законник. А он как барин дореволюционный на заимке, только что вместо самогонки коньяк хлещет. Разложил девку на краю бассейна и порет, а сам матерится, орет. Простой мужик и то больше стыда имеет. И главное что? На государственные же деньги эта вся мерзость покупается. Я, знаете ли, Александр Борисович, по-другому воспитан, не могу я на такие вещи спокойно смотреть. Пусть там эти ваши историки липовые что угодно пишут, а в наше время прокуроры такого себе не позволяли.