Проклятие! Он не настолько распущен, чтобы соблазнить невинность в монастыре, с отвращением подумал Жан-Марк. Что бы там ни ожидало их впереди, он подождет, пока она не станет противницей, достойной его меча. А до тех пор он будет довольствоваться вызовами женщин типа Жанны-Луизы.

И впервые у Жан-Марка возникло странное чувство, что победа над любовницей не принесет ему ни удовольствия, ни удовлетворения.

Аббатство Де-ла-Рен 2 сентября 1792 года

– Я не спрашиваю, где Жюльетта. – Сестра Мария-Магдалина избегала умоляющего взгляда Катрин. – Но в судомойне она должна быть до того, как прозвонит полуденный колокол, иначе ее наказание будет удвоено. Вы поняли?

– Жюльетта не хотела пропускать утренние молитвы, – защищала подругу Катрин. – Когда она рисует, она теряет счет времени.

– Стало быть, надо учить ее помнить о времени. Господь наградил ее великим даром, но признательность за его дар выражается в почитании и смирении.

Смирение и Жюльетта? Если бы Катрин не сердилась, она бы расхохоталась.

– Жюльетта стремится совершенствовать свой дар. Разве это не форма почитания господа?

Морщинистое лицо сестры Марии-Магдалины смягчилось.

– Ваша преданность делает вам честь, Катрин. – На мгновение в прекрасных серых глазах монахини появился блеск. – И я не стану ее испытывать. Вы можете не говорить, где на этот раз прячется Жюльетта, чтобы самой не оказаться вместе с подругой на коленях, выскребая каменный пол в судомойне.

Она пожала плечами.

– Полагаю, наказание вряд ли послужит ей серьезным уроком. За эти пять лет она читала молитву только с щеткой в руке над каждым сантиметром пола в аббатстве.

– Но Жюльетта не жалуется, – напомнила Катрин. – Она служит господу с радостью.

– Согласна, она переносит наказания довольно бодро. Но вы заметили, какими стали каменные стены и полы на ее картинах? Совсем как в жизни. По-моему, стоя на коленях, Жюльетта изучает их структуру и цвет вместо того, чтобы молиться.

Катрин видела, но надеялась, что, кроме нее, никому Другому это в голову не придет. Она слабо улыбнулась.

– Вы говорили, что приобретение знаний благословенно.

– Не обращайте мои слова против меня. Мы обе знаем, что Жюльетта вела себя дурно. Помните, я хочу видеть Жюльетту до того, как прозвонит колокол! – Монахиня повернулась и исчезла в часовне.

Катрин побежала на южный двор, а потом через ворота на кладбище, бормоча на бегу все известные ей бранные слова.

Мокрая от росы трава хлестала по подолу серого форменного платья, в туфлях хлюпала вода.

Катрин пробиралась к древним склепам. Пять лет назад, когда она только что приехала в аббатство, сорняки не цеплялись за одежду – за кладбищем был хороший уход. Тогда монахини имели возможность нанимать работников, ремонтировавших и содержавших аббатство в порядке. Все изменилось после штурма Бастилии. Королева оказалась узницей во дворце Тюильри в Париже, благотворительная деятельность ее прекратилась, и монахиням приходилось рассчитывать только на подношения родителей учениц, чтобы хоть как-то продержаться.

Белый мраморный склеп в дальнем конце ряда под действием времени и стихий стал грязно-серым, и Катрин показалось, что парящая над дверью крылатая статуя архангела Гавриила угрожающе смотрит вниз невидящими, без зрачков глазами. Перед ржавой железной дверью девушка помедлила. Она терпеть не могла этого подземелья. Чтоб пусто было этой Жюльетте! Дверь была приоткрыта, но Катрин потребовалось усилие, чтобы проскользнуть внутрь.

– Можешь закрыть дверь. – Жюльетта не подняла глаз от стоявшей перед ней на подрамнике картины. – Я пишу тени, и мне свет не нужен. Вполне сойдет и свеча.

– Я не собираюсь закрывать дверь. – Катрин осторожно обошла мраморный саркофаг с изваянием сестры Бернадетт. Боже милосердный, Жюльетта вложила свечу в сомкнутые руки изваяния!

– Как ты можешь сидеть здесь часами?

– Мне здесь нравится.

– Но это же склеп.

– Какая разница? – Жюльетта добавила желтой краски в коричневую на кисти. – Это единственное место, где сестры не смогут найти меня.

– Сестра Мария-Магдалина назвала бы это святотатством. Мертвых следует оставить в покое.

– Откуда ты знаешь? – улыбнулась Жюльетта Катрин через плечо. – Покой скучен. – Она погладила мраморную щеку монахини. – Мы с сестрой Бернадетт понимаем друг друга. Она рада, пролежав здесь в одиночестве больше ста лет, что я прихожу ее навещать. Ты знаешь, что она умерла, когда ей было всего восемнадцать?

– Нет. – Катрин тут же расстроилась, глядя на фигуру на саркофаге. – Какая трагедия – покинуть землю и перенестись на небо, только начав жить!..

– Не следовало мне говорить тебе о Бернадетт. Ты будешь страдать, приходя за мной сюда. Гораздо забавнее видеть тебя с круглыми от страха глазами.

– Я не боюсь, – вознегодовала Катрин, и слезы на ее глазах высохли. – А если бы и так, нехорошо с твоей стороны вести себя так презрительно. Не знаю, зачем мне понадобилось идти сюда за тобой. Надо было сказать сестре Марии-Магдалине, где ты, чтобы больше не пряталась и…

Взгляд Жюльетты снова устремился на холст.

– Она обратила внимание, что меня не было на утренней молитве?

– Разумеется, – сердито сказала Катрин. – Прежде, когда в аббатстве было больше учениц, уйти было легче. А сейчас нас осталось всего тридцать шесть, и сразу заметно, кто пропускает утреннюю или вечернюю молитву. Сестра Матильда всегда ставит преподобную мать в известность, когда тебя нет там, где положено.

– Она меня не любит. – Жюльетта невидяще смотрела на картину с изображением аббатства. – Тридцать шесть. Еще на прошлой неделе нас было сорок две. Скоро все уедут.

Катрин кивнула:

– За Сесиль де Монтар приехал отец сразу после утренней молитвы. Сейчас укладывают ее сундуки и грузят остальные вещи в дорожный экипаж, запряженный четверкой. Сесиль говорит: они уедут в Швейцарию.

Не глядя на подругу, Жюльетта тихо сказала:

– Меня удивляет, что Жан-Марк еще не прислал за тобой. Он должен был получить письмо от преподобной матери с сообщением о том, что Национальная ассамблея закрыла монастыри. Возможно, он уже послал за тобой, и они могут приехать в любое время. Марсель ведь далеко отсюда.

Катрин насторожилась. Жюльетта говорила каким-то очень странным голосом.

– Жан-Марк, наверное, предполагает, что я останусь в аббатстве еще на год.

– Все так страшно изменилось. Все изменилось! – Жюльетта говорила раздраженно. – Я думала, что ты хоть чуточку прозрела, что я отучила тебя от слепоты.