Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бондарь: «Не желаю никуда из колонии. Да и куда? К отцу, грубому и пьяному? На кучу пепла, что осталась от дочери Леночки? К дружкам, которые с порога водкой зальют и уложат в постель? Нет, никуда не хочу, лучше в колонии. Пока лучше...
Ну зачем, зачем вы дали нам такую тему? Сидите сейчас за своим столом, заполняете журнал, а я реву. Вы разве не видите? Бессердечный, жестокий до предела человек, я сейчас поняла. До освобождения еще восемь лет, а вы предлагаете размышлять, как провести день, который никто не даст».
Кузовлева: «Вот я приехала домой. Примарафетилась. Обзвонила друзей. Договорились о месте встречи. Посидела дома, поплакала с бабушкой. А в назначенное время вышла к друзьям. Посидела с ними в ресторане, отдохнула немного. Обратно пришла домой. Конечно, поужинала... С бабушкой долго говорила бы...»
Чичетка: «Что сделала бы? Первым делом, выйдя из колонии, зашла в ближайшую столовую и поела хорошего борща. Потом привела себя в порядок в парикмахерской, вышла в город и пошла гулять.
Ну, а появись возможность перенестись на ковре-самолете в родной город, я бы хотела встретиться со своими бывшими «подельщиками» или хотя бы узнать о каждом. Кто из них не остался в дураках, а взял себя в руки и сейчас путем живет. Потерпевшую, конечно, хочется видеть. Как она поведет себя при встрече?
Домой, разумеется, тоже зайду. Но на улицу показываться не буду, потому что стыдно от соседей».
Корниенко: «Домой не успею доехать. На все деньги, которые выдадут со счета, закажу телефонные переговоры с родителями и наговорюсь с ними вволю. Останутся деньги – пойду в кабак, два года здесь сижу – имею право».
Шумарина: «Выйдя за ворота колонии, я от радости, наверное, буду кричать «Ура!». А потом сразу же зайду в магазин, куплю сигареты и закурю. А дома самое главное – посмотреть, как ко мне относятся старые друзья. Если хорошо – погуляем вместе по Чернигову.
Можно, конечно, сходить и в детский дом, поговорить с воспитателем, узнать, как там мое горюшко. А лучше, чтобы вообще не давали этого дня, только расстраиваться. Уж если выходить на свободу, то один раз и навсегда».
2
Дина Владимировна Васильченко первые полдня после возвращения из Киева (вызывали на совещание в Министерство внутренних дел) провела не в служебном кабинете, а в школе. Зашла и к нам в класс. «Пришла как мама, которая долго не видела и соскучилась за своими детьми» – так позже передала свое впечатление от появления начальника колонии Кошкарова.
Воспитанницы народ такой, всегда чувствуют отношение к себе со стороны сотрудников и стараются отвечать той же монетой. Дружно подхватились они навстречу Васильченко, громко поздоровались. Засыпали вопросами. В том числе и пустячными.
– Мыши завелись в нашей комнате, – сообщила Дорошенко. – Что делать?
Начальник колонии оглянулась на меня с укором:
– Раньше нельзя было решить этот вопрос? А где Заря?
– Надежда Викторовна в командировке, – ответил я. – В Чернигове.
Шумарина при упоминании ее родного города вздрогнула, хотела, очевидно, что-то спросить, но передумала, промолчала.
Васильченко сделала пометку в блокноте.
– Сегодня же получите мышеловки, – заверила воспитанниц, – я распоряжусь, чтобы выдали со склада. Еще вопросы?..
Цирульникова поднялась за партой.
– Почему свидание через стекло? – спросила грубовато. – На «взрослой» зоне до такого еще не додумались.
– И не додумаются, – спокойно отреагировала Васильченко. – Здесь ведь так: виноваты и дочь и мать. Когда есть стекло, мать тоже может прочувствовать свою вину. А в исправительно-трудовой колонии люди взрослые, вина родителей в совершаемых детьми преступлениях не та. Я понятно объясняюсь?
– Да уж, куда понятней, – недовольно проворчала Цирульникова.
Следующий вопрос поставила перед начальником колонии Кошкарова:
– Почему нам запретили пользоваться фломастерами?
– А почему нельзя разрешить пластмассовые спицы для вязания? – подхватила Бондарь.
С этим вопросом Бондарь и ко мне уже подходила. Я ее поддержал. Вязание и вправду укрепляет нервную систему; благотворно влияет вяжущий человек и на окружающих. Знаю аргументы противников вязания, но... ведь на производстве воспитанницы работают с металлическими ножницами – и ничего?..
– Запрет на фломастеры я снимаю, – сказала Васильченко, – потом разберусь, кто его наложил. А вот со спицами вопрос посерьезней. – Она сделала еще одну пометку в блокноте. И снова обратилась к отделению. – Все? Жалобы кончились? А теперь расскажите, как у вас дела с дисциплиной?
– В школе замечаний нет, – негромко сообщила староста класса.
– В школе нет, – повторила удовлетворенно начальник колонии, – в жилом корпусе как, миритесь?
Кузовлева рассказала о возникшем вчера конфликте. Окна в конце ноября были уже заклеены, но Гуковой вдруг показалось душно. Она сорвала бумагу и открыла окно возле своей кровати. Остальным воспитанницам не было жарко, поэтому Гуковой сделали замечание. На что та реагировала довольно воинственно, едва не ввязалась в драку с активистами.
– Вот как, – покачала головой Дина Владимировна. – Еще какие происшествия?
– В кухонном наряде Водолажскую записали в рапорт, – продолжала докладывать о нарушениях Чичетка. – За то, что работала без косынки. Хотя повар сама почти никогда не надевает.
Я знал о многих случаях, когда в тарелке с супом оказывался волос. Конечно, можно наказывать наряд, только разумнее, педагогичнее начать с повара. Если наша повар работает на кухне без косынки на голове, что можно требовать от осужденных.
Дина Владимировна уже собиралась уходить, остановилась на пороге.
– Что же это вы о рекламации из Дома одежды ни словом не обмолвились, а? Или забыли?
Нет, о рекламации не забыли. Три платья из дорогостоящего материала оказались с существенным браком. Но кто этот брак допустил? В чьей смене? И почему на платьях не оказалось клейма бракера? С этим еще предстояло разобраться.
Васильченко сделала очередную пометку в блокноте.
– Обязательно нужно разобраться, – сказала хмуро. – Кто-то же должен за брак ответить.
Дина Владимировна ушла. А я подумал о том, что живы в колонии лучшие традиции, оставленные Надеждой Ивановной Минеевой. Она тоже бывало так: возвратится