Пожалуй, только Инес сумела бы понять учителя. Инес, достигшая своего предела давным-давно, едва ли не в начале пути. Симон испытывал к упрямой, строптивой ученице странную смесь чувств. Любовь? Жалость? Зависть? Брось все это в тигель алхимика, подогрей на огне страстей – и молнии небесные покажутся болотными гнилушками в сравнении с грозовым ураганом, что извергнется наружу.

…детские игрушки. Так Красотка называла жезлы и амулеты. Маги обижались. Кто не был обделен чувством юмора – ухмылялись в ответ. Инес шутит, говорили они. Намекает, что в мире есть более могущественные артефакты. Поначалу Симон тоже так думал. Но вскоре понял: Красотка считает, что жезлами мощи и амулетами силы многие эоны назад забавлялись дети Ушедших. Если допустить, что она права…

Каковы же были истинные возможности сгинувшей расы?!

Заполучив ключ к утраченным знаниям, Симон вырвался бы из опостылевшей клетки. Обрел источник могущества, в сравнении с которым его теперешний огонь вызвал бы снисходительную усмешку. Даже если Инес заблуждалась, старец все равно был готов рискнуть, ибо не видел иного выхода из тупика. Присоединиться к изысканиям ученицы? Годами корпеть над свитками, силясь расшифровать загадочные письмена? Довольствоваться крупицами, надеясь сложить из песчинок гору?

От такого времяпровождения Симон Пламенный взвыл бы волком еще скорее, чем от одолевавшей его скуки. Практик, он привык идти напролом, кратчайшим путем. К счастью – или к несчастью, как позже думал Симон – такой путь существовал. Черная Вдова, владычица подземелий Шаннурана. Согласно легенде, ходившей среди адептов Высокого Искусства, ужасная тварь была стражем и хранительницей древних тайн – знаний Ушедших, к которым искала ключ Красотка.

Собственно, Вдова и была этим ключом.

Способ обретения знаний был прост, как самоубийство. Ты должен был спуститься под землю, пробиться сквозь орды дикарей-а’шури, сладить с демоническими отродьями Сатт-Шеола, отыскать Черную Вдову, принять Стихийный Облик – и совокупиться с ней. После чего одолеть Вдову, которая, подобно паучихе, обретя удовлетворение, вознамерится сожрать любовника – и тогда, признав поражение, хозяйка Шаннурана впустит победителя в сокровищницу Ушедших.

Время от времени находился смельчак, рисковавший попытать счастья. Стоит ли говорить, что ни один не вернулся?

Красотке этот подвиг был не по плечу. Она и легенду-то считала забавной выдумкой. Симон полагал, что за скепсисом Инес прячет боль от собственной слабости. Магичку-настройщицу Шаннуран сожрет быстрей, чем волк – куропатку. Да и для совокупления с Вдовой нужен мужчина. Муж, полный доблестей; такой, как Симон Пламенный, достигший границ своего могущества? Кто, если не он? Препятствия лишь раззадоривали старца, возвращая забытые дни молодости. А’шури? Демоны? Черная Вдова? О, она взвоет от наслаждения в жарких объятиях гигантской саламандры – Стихийного Облика, присущего Симону! Позже Симон поделится могуществом с Инес. Посвятив жизнь наследию Ушедших, она имеет на это право, как никто! В конце концов, ученица дала учителю новую надежду на склоне дней. Симон Остихарос умеет быть благодарным. А если он проиграет… Лучше сгинуть в утробе Черной Вдовы, нежели прозябать под небом тварного мира, понимая, что жизнь закончилась раньше, чем ты умер.

Симон был готов сгореть, лишь бы не гнить заживо.

Слугам и мальчишке-ученику он ничего не сказал, но на всякий случай составил завещание. Деньги – ученику, подкидышу по имени Карши. Книги, список которых прилагался – ему же. Со стыдом Симон признался себе, что ученика тоже взял из скуки. Думал развеяться, согреть душу чужой, восторженной юностью – так престарелый, утративший пыл тиран кладет себе в постель робкую девственницу. Остальную библиотеку маг завещал Инес. Коллекция артефактов… башня… Вроде, ничего не забыл. Завещание Симон спрятал в ближний, безопасный слой Предвечного Мрака. Если он погибнет, свиток возникнет в его кабинете, заключен в сияющий кокон.

Теперь – уведомить трех братьев по Высокому Искусству. Инес пришла на ум первой, но Симон с сожалением отложил в сторону розовый кристалл кварца. Если у него получится – пусть будет сюрприз. Если нет… Жестоко изводить женщину ожиданием. Газаль-руз? Пожалуй. Н’Ганга? Без сомнения. И Талел Черный, жрец Сета, сосед Симона. Каждый из троих будет знать: оповещен не только он. И воздержится от глупостей в отсутствие хозяина равийской башни.

Он начертал краткие сообщения на полосках пергамента – и сжег письма в огне витой свечи, отлитой из черного воска.

…все спали, когда Симон вышел на балкон. Вышел? – выметнулся вихрем, разом скинув груз лет! Кровь кипела, кружа голову. Старец ощущал себя безрассудным юнцом. Как давно он не совершал старых добрых безумств!

Что ж, время пришло.

Ночь вздрогнула, услышав хохот Пламенного. Симон готов был взобраться на перила – и прыгнуть, раскинув руки-крылья. Пожалуй, он сумел бы долететь до Шаннурана. Но в финале пути он будет похож на жертву вампира, высосанную досуха, а не на полного сил чародея, готового встретить молнией любого врага. Вздохнув, Симон сосредоточился на эманациях обитателей эфира. Власть мага простерлась за ткань мироздания, и его услышали.

…мягкий ворс щекотал запястья. В тварном мире тело эфирного создания обрело материальность; так ожила бы морская волна. Тварь плыла по воздуху, подобно скату-манте в толще вод. Самый зоркий глаз не сумел бы различить темное полотнище, что прокладывало путь в вышине, на фоне звезд. Ветер бил в лицо Симону, остужая разгоряченное лицо. Горбун-месяц, трепеща, завис над горной грядой. На птерозмее маг добрался бы до Шаннурана к рассвету. На эфирнике он рассчитывал оказаться на месте к полудню.

Когда пурпурная кайма восхода объяла горизонт, и небо на востоке налилось жемчужным сиянием, хищная тень ринулась на добычу с вышины. Симон слишком поздно ощутил опасность. Хищник завизжал – так рвется ржавый металл, так сотня гвоздей скребет по стеклу – на миг заставив Остихароса оглохнуть.

…вспыхнув факелом, владыка горних высей прорвал купол, раскинутый магом. Бритвенно-острое лезвие крыла рассекло надвое тело эфирника, пройдя в локте от лица Симона. В ноздри ударила кислая вонь. Кувыркаясь и полыхая, хищник падал в зубастую пасть ущелья. За ним тянулся шлейф жирной копоти. Часть эфирного существа – за нее из последних сил цеплялся Остихарос – усыхала, беспорядочно вертясь, как подхваченное ветром семя клена. В ней почти не осталось жизни, и лишь воля мага удерживала ее от того, чтобы камнем рухнуть на скалы. Из разреза хлестала белая кровь, превращаясь в радугу, в туман, выедавший глаза.

Земля была еще далеко, когда плоть эфирника расползлась гнилой ветошью. Симон едва успел ослабить удар – и долго выбирался из отвратительно мягкой ямы, в которую превратилась скальная поверхность вокруг места его падения.

На краю ущелья он нашел разлом, подходящий для спуска.

…ко входу в подгорный лабиринт он добрался в сумерках. Старец устал, лихорадочное возбуждение, питавшее его, шло на убыль. Магия Симона была по-прежнему сильна, он в любой момент мог извергнуть наружу текущий в жилах огонь. Но тело, человеческое, изношенное за долгие годы тело отчаянно молило об отдыхе. Ковыляя, словно загнанный мерин, он выбрался на пригорок. Отсюда открывался вид на скальную стену. Дальше небо изрезали острые клыки пиков; от них тянулись длинные, сумрачные тени.