На миг они замерли: Черная Вдова и Симон Пламенный.

А затем ринулись навстречу.

…битва титанов? Свадьба чудовищ? Убийственные ласки? Безумие похоти? Все это, и еще многое, для чего не придумано слов на языках человеческих. Тела сплетались, извиваясь и содрогаясь в пароксизмах сладкой боли. Пламя и мрак проникали друг в друга, становясь единым целым. Боги умерли бы от зависти – или от ужаса – бросив единственный взгляд на подземную феерию. Но чужое присутствие не смело осквернить арену любовной битвы стихий. Обитатели Шаннурана, будь то а'шури или демоны, попрятались в страхе, благоговейно внимая отголоскам жуткого соития.

И наконец семя – поток вулканической лавы – изверглось в лоно Черной Вдовы. Хозяйка Шаннурана выгнулась дугой, исторгнув рык блаженства. Ей вторил оглушительный свист саламандры. Тела двух исполинов замерли, вжавшись друг в друга с такой силой, словно желали срастись. Их сотрясала единая, синхронная дрожь. Сполохи пламени – волны на шкуре ящерицы – начали гаснуть. Тело саламандры усыхало, могучие лапы обвисли, из пасти вырывалось тяжкое, надсадное дыхание. Стихийный Облик высасывал из мага последние силы, словно вампир – остатки крови из жертвы.

Время Симона вышло.

Вдова заворочалась, стряхнув с себя измученного любовника. Медленно, зевая, распахнула пасть, демонстрируя ряды клыков. «Ты уже побывал во мне, – говорил зевок твари. – Понравилось? Не желаешь ли войти в меня целиком? Раз и навсегда?»

Саламандра лежала мокрой тряпкой, забыв о сопротивлении.

Вдова прянула вперед.

Боли не было. Последнее, что увидел Симон – черный, стремительно надвигающийся провал глотки. Магу показалось, что там, в глубине, как и в зрачке Вдовы, тоже роятся искры далеких звезд. Видение мелькнуло – и погасло.

Симон Остихарос умер.

…Крик разрывал глотку. Боль – губы. Судорожное, горячечное дыхание опаляло ноздри. Ужас сжал сердце ледяными тисками. Она сожрала его! Мрак темницы шевельнулся, очерчивая контуры тела хозяйки Шаннурана. То ли Симону почудилось, то ли в движениях Черной Вдовы и впрямь сквозило разочарование.

Шелест отдалился и смолк.

Тишина.

Симон шевельнул руками. Глухо звякнули цепи. Он был жив; он был пленником а’шури и их беспощадной повелительницы. Маг чувствовал себя выпотрошенной рыбой, которую раздумали бросать на сковородку – и швырнули обратно в реку. Сила и жизнь вытекали из него, как вода из прохудившегося бурдюка. Пережитое совокупление и смерть были настолько реальны, что Симон до сих пор содрогался от кошмара, внушенного ему чудовищной волей Вдовы.

Рассудок подсказывал магу, что тварь явится к нему снова.

Что все повторится.

…он был прав. Черная Вдова посещала его раз за разом. Соитие, похожее на битву, объятия, напоминавшие конвульсии, похоть, родная сестра страданий – и закономерный финал: гибель в утробе любовницы. Иногда Симон успевал принять человеческий облик, но это ничего не меняло. Тварь плевать хотела на людскую магию. В этом а’шури лишь копировали свою госпожу. Легенды гласили, что Ушедшие удалились в камень; среди чародеев это считалось метафорой, подобно сказкам про богатырей, ждущих Дня Битвы в толще скал. Кое-кто из адептов Высокого Искусства полагал, что часть древней расы, обреченной на вымирание, спустилась под Шаннуран, где, вступив в связь с дикарями, положила начало племенам а'шури. Если и так, Ушедшие оставили ублюдкам-потомкам не знания, но кровь, сопротивляющуюся волшебству.

Знай Симон об этом заранее – остался бы в Равии.

Он думал, что к собственной смерти привыкнуть нельзя. Тем не менее, он привык. Время шло, и маг осознал, что ждет очередного визита возлюбленной убийцы, как прыщавый щенок – первого свидания с девкой-соседкой. Старец раздвоился, ненавидя и обожая Вдову. В редкие часы просветления он страшился самого себя. Нового, чуждого Симона Остихароса, готового провести остаток дней в круговороте совокуплений и гибели. Ему мнилось: Вдова предлагает узнику то, за чем он сюда явился. Легенда лжет! Победа? – нет, смерть, окончательная смерть подарит магу знание и могущество! Слиться с хозяйкой Шаннурана – не любовник, но пища! – вот истинный путь к наследию Ушедших. Отвратительный для человека путь, но Ушедшие и не были людьми. Он, Симон, меняется, и когда изменится в должной степени, примет этот дар с радостью…

Увы, человеческая природа властно противилась такому решению. Симон хотел жить, вываливаясь из кошмара, превращаясь в старика на грязном, липком от испражнений полу пещеры. Вдова же разочарованно удалялась.

«Она приходит пить мою силу, – маг жадно глотал воду: теплую, воняющую железом. – Растягивает удовольствие, бережет свою дойную корову, не спеша пустить на мясо…»

Действия а’шури подтверждали догадки узника. В темницу, шаркая босыми подошвами, являлся безмолвный дикарь-тюремщик. Через тростинку, просунутую меж зашитых губ, он поил Симона водой, кормил жидкой кашицей с гнилостным привкусом грибов, кореньев и тухлого мяса. Смерть от голода и жажды не грозила Симону. Утратив счет времени, он, случалось, гадал, сколько недель – месяцев? лет?! – провел в заточении. Хорошо, что я ничего не сказал Инес, думал Пламенный. Она бы вся извелась. Искала бы среди магов того, кто отправился бы на поиски; сулила бы деньги и амулеты, редкие книги и саму себя…

– Кто бы подался на твои уговоры? – кричал Симон. – Да никто!

– Конечно, – соглашалась Красотка из тьмы. – Маги – практичные люди. Даже если они не всегда считают себя людьми… В тебе одном, старый мальчишка, хватило безумства, чтобы поверить мне хотя бы отчасти. Сейчас ты ближе к цели, чем мы все. Я завидую тебе, Симон.

– Завидуешь? Узнику, заточенному в толще гор? Магу без магии? Источнику пищи для древней твари, лишенному надежды на спасение?

– Глупости! – сердилась Красотка, хмуря брови. Сейчас она было диво как хороша. – Магия вокруг тебя. Ты – в средоточии Силы. Чувствуешь, как клубится, давит со всех сторон древнее волшебство, скрытое в каменных толщах Шаннурана?

– Я полагал, это давит камень. Сотни локтей камня. Но теперь…

– Камень, магия, Ушедшие, – перебивала его Красотка, а может быть, Вдова. – Какая разница? Это одно и то же! Ушедшие удалились в камень, они и есть магия. Возможность изменять окружающий нас мир. Вот почему твои грозные заклятия – пустое сотрясение воздуха для диких а’шури и Черной Вдовы. Тысячи лет и сотни поколений под землей, в сердце Шаннурана – дыхание Ушедших пропитало их насквозь, они плоть от плоти этих гор. Наше, человеческое волшебство бессильно против них; оно – бледная тень, эхо, далекий отзвук голоса Ушедших…

Много позже Симон узнал, что все то время, пока Вдова пожирала его, Инес ди Сальваре снились кошмары. Среди ночи, в холодном поту, она просыпалась и долго лежала в смятых простынях. Перед глазами женщины медленно гасли обрывки видений. Там, во мраке, среди дикарей, чудовищ и демонов, страдал ее учитель с зашитым ртом, скованный по рукам и ногам. Это сны, убеждала себя Инес. Это всего лишь сны.