Разложив эти сокровища на полу, я долго смотрел на них и представлял, что это лишь малая часть царского гардероба, хранящегося в моей башне.

Я скинул шорты с майкой и натянул на себя чёрное платье. Оно было длиннее, чем нужно, но это было даже лучше, потому что переносило меня в эпоху, когда женщины носили длинные наряды. Мне не требовалось зеркала, чтобы понять, как великолепно я выгляжу.

Я дефилировал по чердаку, всем телом ощущая ткань платья, такого свободного по сравнению с брюками или шортами. Я расправлял полы, имитируя ветер. Я садился на деревянные обтянутые красным бархатом стулья с высокими резными спинками, закидывая ногу на ногу, наслаждаясь непривычным ощущением, когда ты, казалось бы, одет, но ноги свободно касаются друг друга, как будто на тебе ничего нет. Я пытался даже пробежаться, но на чердаке недоставало места, чтобы ощутить ещё и свободу полёта.

Взрослые не могут обойтись без зеркал, проверяя, хорошо ли выглядят, или без фотоаппаратов, останавливая приятные моменты. Мне же было достаточно моих ощущений, чтобы понять — я преобразился и стал новой сущностью. Я больше не нуждался в игрушках, чтобы представлять себя королевой — в этом платье я был ею. Мой чердак превратился в залу укреплённого замка, невозможность выйти на улицу — в заточение, старушечья мебель — в остатки дворцового интерьера, откуда меня изгнали злые недруги.

Единственным, что смущало меня, было отсутствие придворных, способных оценить мой наряд, ведь даже будучи уверенным в своём совершенстве, я нуждался в признании публики.

Я стал наряжаться каждый день, примеряя разные платья и расхаживая в них по чердаку. Иногда часами глядел в маленькое зеленоватое окошко с мутным, треснувшим наискосок стеклом, мечтая о чем-то неясном и туманном. Не то чтобы я грезил о прекрасном принце, который приедет и похитит меня (это вряд ли могло произойти на даче у бабули), но мне нравилось смотреть вдаль, за горизонт между дачных домов, и прислушиваться к собственным мимолётным чувствам и мыслям.

В зависимости от наряда я придумывал себе новые инкарнации и мечтал о том, что могло бы произойти со мной в том или ином случае. Вот я принцесса, которую мачеха прячет от молодого короля, влюблённого в меня до безумия. Или я взрослая, умудрённая опытом женщина, всеми покинутая, отошедшая от света, но всё ещё ожидающая с минуты на минуту чего-то волшебного. Иногда я снова представлял себя своей прабабушкой, какой она была на немногих сохранившихся чёрно-белых фотографиях — красивая, соблазнительная, но строгая и немного надменная, никогда не заподозришь, что в её шкафу спрятан шёлковый пеньюар.

Эти мечты занимали меня так сильно, что я проводил на чердаке дни напролёт, и если бы бабуля не звала меня к обеду, я, наверное, забывал бы и есть.

Наученный прошлыми приключениями, я понимал, что это увлечение, скорее всего, не получит одобрения взрослых.

Я не мог объяснить, почему, но предполагал, что переодевания в прабабушкины платья стоят в одном ряду с подглядыванием за тренером и дрожью удовольствия, пробегавшей по телу, когда я лежал в одной постели с Боксёром. Мне не было стыдно, но никто не должен был об этом знать.

На моё счастье, мне не мешали. Бабуля не могла залезть наверх, даже если бы захотела, а маме и Боксёру на чердаке делать было нечего. Ира проводила каникулы у другой бабушки, чему я был рад: это избавляло меня от продолжения истории, о которой я уже и подзабыл. Жалел только, что нельзя посмотреть отснятые зимой фотографии.

Боксёр, как и обещал, приезжал каждые выходные. Мы ездили с ним на озёра, гуляли по лесу или посёлку, катались на велосипедах. С какой-то нежной радостью я думал о пятницах, немного грустил воскресными вечерами, но уже не переживал так сильно, как в июне. Я забросил своих старых приятелей, потому что выходные были заняты Боксёром, а на неделе я не слезал с чердака.

Однажды, когда никого не было дома, я решил выйти в своём наряде на улицу. Я открыл дверь чердака и встал на пороге. Впервые настоящий ветер раздувал подол моего платья, казалось, я стою на носу корабля, и в лицо мне дует солёный морской бриз. Я постоял так немного, глядя вдаль, но из-за опасности быть замеченным соседями быстро слез вниз. Мне нравилось ходить по огороду, то быстро, то медленно, платье жило новой уличной жизнью. Я наслаждался свободой, лёгкостью и простотой. Я превратился в другого человека. Я вырос, мои длинные волосы развевались на ветру; платье тоже изменилось, стало более пышным и богатым; на моей груди, в ушах и на руках сверкали подаренные поклонниками бриллианты; я был взрослым и свободным, я мог повелевать не только собой, но и всем миром.

Я гулял по просторному французскому парку в полном одиночестве, потому что мне захотелось уединения, но по первому зову ко мне, несомненно, явились бы верные слуги.

— Э! Парниша, чего это делается-то? Ты чего это в баб-Анино тряпье вырядился-то? Ну-ка, живо домой!

Неожиданно вернувшаяся бабуля была шокирована. Я мгновенно принял решение: быть самой наивностью, чтобы не только отвратить возможное наказание, но и оставить за собой возможность вести двойную жизнь и дальше.

— Ну, я просто нарядился, ба. Мама разрешила ведь играть с баб-Аниными вещами…

— Играть-то разрешила, но соседей-то зачем пугать? А что если увидит кто? Стыда не оберёшься. Давай-ка снимай это всё!

Я быстро переоделся, но мне было не совсем ясно, заключался ли в бабулиной отповеди запрет наряжаться вообще или в таком виде нельзя ходить по огороду. Она не поднимала больше этой темы, поэтому чуть позже я решил спросить её сам.

— Да что тебе в этих платьях-то? Почему с мальчишками не можешь пойти поиграть, в пруду покупаться? Взял тоже моду — в женское наряжаться. Да разве это хорошее дело для парня-то? А ну увидит кто? Мать с меня голову снимет, что не углядела.

Но к бабулиному сердцу путь было найти легче, чем к чьему бы то ни было: — Ну бабулечка, ну пожалуйста, что тебе, жалко? Я так просто наряжаюсь.

Я не буду по улице ходить, буду только на чердаке или дома. Я осторожно.

Можно?

В конце концов, она сдалась, потому что вообще редко когда могла решительно отказать мне:

— Ну ладно, только так, чтобы не видел никто. И у матери спроси ещё разрешения.

Сам я разрешения спрашивать, конечно, не стал, но бабуля не могла оставить произошедшее в секрете.

Маме идея с платьями не понравилась.

— Ах ты, дрянь такая! Я ему разрешила играть с баб-Аниными вещами, чтобы дом там строить, а он придумал в платья одеваться! Это что за дом такой?

Ты откуда эту манеру взял? Где ты видел, чтобы мальчики в платьях ходили?! Ты совсем с ума сошёл, что ли? Ты решил нас перед соседями опозорить?! У всех дети как дети, играют спокойно во дворе или на озеро ездят, а этот не может спокойно, всё ему выкобениваться нужно! Сколько же можно мучиться-то с тобой?! И чтобы я не слышала больше ничего о платьях, ни вообще о баб-Аниных вещах, иначе заколочу чердак, и духу твоего там вообще не будет, понятно? И эта тема закрыта, больше не обсуждается. И не вздумай дяде Саше что-то сказать, я не хочу, чтобы он про этот стыд узнал!