Когда вынесли чашу, окованную серебром, с ручкой, мерцающей алмазными гранями, всех на миг охватил непонятных страх. Я возблагодарил судьбу, что не нахожусь на месте избранных, хотя за минуту до этого страшно завидовал им.

Орк помолчал, задумчиво поглаживая серебристую макушку, а потом нехотя продолжил.

— Даже командир привстал на миг, чтобы остановить их, да было поздно — первый уже отхлебнул несколько глотков. За ним отпил второй, поскольку ничего не случилось, на них перестали обращать внимание. Да и до того ли было, когда мы пировали, пили и пели песни победы!

Вдруг закричал воин, сидящий с ними рядом. В красноватом, дымном свете смоляных факелов мы увидели их побелевшие, мертвые лица. Те, кто пытался дотронуться до них, немедленно отдергивал руки, касаясь ледяного камня, в который превратились их тела.

Но хуже всего стало тогда, когда они одновременно поднялись. Мы поняли, что ноги их остались живыми. Они сгибались под тяжестью камня, пытались бежать, сохраняя неподвижность тел. Вы не поверите, да и я объяснить не сумею, однако ноги несчастных странным образом выражали дикий, безумный ужас.

С некоторым превосходством комендант крепости заметил:

— Вы знаете, что среди орков не бывает трусов, — и тут же пожал плечами, — но если бы нас видели тогда, то никто бы не усомнился, что перед ним сборище дрожащих зайцев.

Снежана спросила:

— Что же стало с ними потом?

Гриург, снова вспоминая что-то, рассеянно отозвался:

— Что могло случиться? Конечно, оба умерли, несмотря на то, что наш колдун и лекарь пытался магическими обрядами помочь горемыкам. Перед самой смертью, не больше, чем на минуту, они снова стали прежними, но только телами — речи их понять было невозможно, хоть слова звучали знакомые.

Во время его рассказа в дом осторожно вошел молодой орк, в обязанности которого, по всей видимости, входило прислуживать старшему. Он совершенно неслышно, ловко, что было удивительно при его габаритах, стал собирать блюда и объедки со стола и пола.

Работая, юноша то и дело замирал, прислушиваясь к рассказу Гриурга, глубоко сидящие глазки его, весьма смышленые, посматривали на нас, губы шевелились. Я понял, что он горит желанием вмешаться в разговор, но опасается гнева начальника.

Наконец, тот обратил внимание на юного воина и снисходительно разрешил:

— Ну, давай, Рандор, поведай, что хочешь, а то ведь лопнешь от неутоленного желания, а у меня каждый солдат на счету.

Придя в восторг от собственной незатейливой шутки, комендант форта вновь закатился смехом, забыв о недавних переживаниях.

Орк, вздрогнувший, когда к нему обратился сам глава цитадели, быстро пришел в себя и, отставив посуду, заговорил, от избытка эмоций размахивая чудовищными руками перед моим носом, что заставляло каждую секунду быть настороже.

Ведунья едва заметно усмехнулась уголком рта, забавляясь моими попытками отстраниться от страстного оратора, не обидев его, но в то же время опасаясь лишиться щеки или глаза. Но юный орк ничего не замечал, желая рассказать новым слушателям то, что постоянно занимало его разум, приводя в смятение.

— Они были моими друзьями, я был рядом, когда они умирали, никого не узнавая. И хоть бормотали бессвязное, мне все же показалось, что они видят себя возле какого-то дома, не нашего, дома людей, на берегу реки. Один крикнул, что дом проклят, второй сказал, что в нем спряталась смерть и зло. Они метались, стараясь убежать от чего-то страшного, кричали о черном божестве, предательстве, все время называли имя Всеслава, как будто тот был рядом с ними.

Наконец Гриург наставительно произнес:

— Уймись. Получается, что ты слышал больше всех. Я так думаю, что это тебе привиделось или потом стало казаться, что в их предсмертных хрипах и редких словах был смысл.

Заметив разочарование и обиду на лице орка, он примирительно заметил:

— Я не говорю, что ты лжешь, но такое бывает и с орками поумнее тебя, когда желание понять выдается за понимание. Оставь ты эти черепки, иди лучше потренируйся с другими. Не забывай, что враг не станет предупреждать, когда нападет, нужно быть наготове.

Он проводил глазами Рандора, заметив:

— Все сбиты с толку страшными событиями. — Увидя мой вопросительный взгляд, пояснил: — Ведь было не одно несчастье, да и эти двое оказались только первыми погибшими. После неудачного пира чашу, подхватив длинными палками, не дотрагиваясь до нее, снова заперли в подвале.

Но каждый, хоть и боялся, все же хотел героем оказаться, сам не зная как, справиться с чарами кубка. Хоть он и был сделан из черепа, все же оставался почти что простой кухонной утварью.

Однажды ночью пятеро самых молодых орков, похваляясь один перед другим, и уже из самолюбия не имея возможности отступить, боясь, что их обвинят в трусости, воспользовались отсутствием прежнего коменданта, и отперли замок, вытащив чашу наверх.

Там их уже поджидали другие глупцы, осмелевшие, видя, что ничего не происходит. Все вместе стали перебрасывать череп вместо мяча, распаляясь от собственной неустрашимости, пинали чашу ногами, как будто таким образом сводили счеты за погибших товарищей.

9

Командир форта сделал добрый глоток медовухи, широкими плоскими пальцами потер голову, скребя ногтями по жестким волосам, освежая память. Потом заговорил снова.

— Я наблюдал их буйство, стоя возле ворот. Сначала попытался было остановить разошедшихся дурней, но потом отошел, освистанный и обвиненный в слабости. Да и поделом — каждый сам должен отвечать за себя, чтобы после некого было винить в собственной глупости. Случилось все в начале весны, с вечера собирались тучи, потому и ночка выдалась темная.

Я живо представил эту картину — предгрозовое небо, мечущиеся тени, отбрасываемые огромными орками в красном тревожном свете факелов, топот тяжелых ног, сталкивающиеся в погоне за «мячом» разгоряченные, потные тела, серо-голубая кожа которых кажется блестящей и темной, глухие вскрики, торжествующий вопль победителя, на миг овладевшего чашей.

Рокочущий бас мрачно продолжал повествование.

— Вдруг небо раскрылось, будто черную пелену облаков полоснули острым ножом, открыв узкий глаз с белым зрачком луны.

Признаться, я не ожидал, что предводитель орков, народа злобного, мстительного и кровожадного, для которого главным времяпрепровождением была война, способен говорить с таким чувством. Глаза Гриурга смотрели на нас, не видя ни лиц, ни комнаты, перед ними проплывали картины прошлого.

— Я почувствовал быстрое, короткое дуновение ветра, тут же затихшего. Едва ли кто обратил на это внимание. Белый свет луны, казалось, стал таким тяжелым, что его можно было зачерпнуть рукой.

Он был странен на вид и залил форт, будто заполнив пространство между стен густым молоком. Я поднялся по лестнице на дозорную башню и не поверил своим глазам — вокруг крепости царила темнота летней ночи.