«Сейчас случится нечто страшное. И если я скажу “нет”, случится оно здесь и сейчас. Если соглашусь, у нас будет несколько часов на то, чтобы что-то придумать…»

Арилоу нетвердо вышла вперед и рукой накрыла кулак губернатора. Должно быть, ее привлек вид перстня на пальце.

– Благодарю за оказанную честь, – прошептала Хатин, в чем едва ли была необходимость. Из некой непонятной прихоти Арилоу, кажется, уже приняла приглашение.

В городе с ней разрешили остаться лишь Хатин – видимо, потому, что ее присутствия попросту не замечали. В доме миледи Пейдж пахло специями, с помощью которых освежали воздух, и жженной канифолью – с ее помощью пытались убрать душок смерти.

Сдобренный тростниковым сахаром лимонный сок в тонком стеклянном графине. Персики. Пол из расписных каменных плиток. Гулко тикающие часы.

Душный саван жары и черные выжидающие взгляды горожан остались снаружи. Хатин чувствовала враждебность и подозрения, но полностью понять их не могла. То, как Арилоу умудрилась выжить, наверняка вызвало пересуды. И все же ее пригласили в Погожий.

Чем были заняты думы самой Хатин? Письмо Скейна снова посеяло в ее уме смятение.

Губернатор, конечно, был убежден, что Скитальцев убили, и Хатин догадывалась почему. «…Я должен продолжать расследование ради Острова Чаек… Над нами нависла серьезная опасность…» – так писал Скейн. Смерти, исчезновения, угроза… Скейн расследовал что-то на Обманном Берегу и наткнулся на некую страшную тайну, такую, которую не доверишь листу бумаги даже в запертой комнате. Быть может, он-то и обнаружил нечто грозившее стереть с лица острова всех Скитальцев?

Если он стал жертвой той самой угрозы, которая, по его же словам, нависла над островом, то, получается, ни Арилоу, ни Плетеные Звери к этому непричастны. Бессмыслица… Если Скейна убили не Плетеные Звери, то кто тогда? И, уж конечно, веревка на лодке Прокса не сама себя перерезала. Однако если кто-то из деревни и правда убил Скейна и перерезал чал, то поступил он так ради секрета Арилоу, и тайна расследования тут ни при чем.

Если же повинен кто-то из сельчан, то кто? Хатин посетило ужасное чувство, что Уиш была права. Соседи, может, на такое и не решились бы, но вот Эйвен могла бы уколоть Скейна иглой морского ежа и перерезать веревку – ловко и не колеблясь, точно так же, как она вырвала страницы из дневника Скейна.

«Никто ничего не докажет, – сказала себе Хатин. – Что бы местные ни подозревали, свидетелей против нас нет…» Хатин замерла, не додумав эту мысль. Она осознала, что, как и соседи, черпает утешение в мысли, будто Минхард Прокс никому больше ничего не расскажет.

– Простите, господин Прокс, – прошептала Хатин. Она закрыла лицо ладонями, воображая перевернутую штормом лодку и тело, перекатывающееся по морскому дну. Без сожжения его душа не обретет покоя. – Мне жаль, мне так жаль…

* * *

А пока Хатин упивалась неспокойными мыслями, в небольшой комнатке, за мили от города с обожженных губ человека, лежавшего в полубреду, потоком лились слова. У его кровати скрипело перо, записывая их на листе бумаги быстро и аккуратно, все до последнего.

Маленькие часы отмеряли время, а Хатин дрожащими пальцами привязала к грубой кукле щепку из очага и принялась за игру, повторяя ее снова и снова, просто чтобы занять себя чем-нибудь.

Зато Арилоу в новом доме как будто излечилась от дурного настроения. Время от времени она взмахивала рукой и стучала по графину с лимонным соком, требуя добавки. Выпивала новую порцию и, довольная, снова обмякала, высовывая наружу кончик языка.

Когда в дверь постучали, сердце Хатин чуть не выскочило из груди. Она кое-как открыла и увидела на пороге Лоана.

– Я сказал, что госпоже Скиталице понадобится еще один помощник, посыльный, – объяснил он, боком протискиваясь в дом. Хатин от нахлынувшей благодарности чуть дурно не сделалось. – Ну и?.. – Он развел руками и чуть пожал плечами, как бы интересуясь, есть ли у Ха-тин план.

– Возможно… – еле слышно проговорила Хатин. – Возможно, придется объяснить, что леди Арилоу, в таком непривычном месте… не может отыскать пути к сорочьим хижинам и прочесть новости. Но если сказать так горожанам, они… не обрадуются.

– Им хватит, – ответил Лоан. – Пока пыль не уляжется. А леди Арилоу, – он красноречиво кивнул в ее сторону, – напомнит им, что она теперь тут главная госпожа Скиталица, а если им не по нраву, что она говорит, пусть идут и чистят рыбу. Может, если их припугнуть, они отстанут?

Больше он не позволил Хатин говорить о сорочьих хижинах. Вместо этого принялся травить неимоверно смешные рыбацкие байки, и оба даже не заметили, как на полу между ними выросла горка персиковых косточек.

Когда на небе замерцали первые звезды, к дому подтянулась свита новой госпожи Скиталицы. Времени больше не осталось, и трое хитроплетов выступили вместе с небольшой толпой горожан по тропе вверх, к сорочьей хижине.

На вершине скалы стоял каменный домик, увенчанный куполом пальмовой крыши. Обычно он темнел одиноким силуэтом на фоне неба, однако сегодня вокруг кипела толпа, необычайно большая даже для ночи новостей.

Хатин за свои годы довелось-таки посмотреть, как через танец общаются меж собой пчелы. Сегодняшней ночью фонари, висящие вокруг хижины, казалось, делали то же самое. «Мед здесь», – как будто сообщали одни, возбужденно покачиваясь на ветру; однако большинство выплясывало: «Беда, беда, сбивайтесь в рой…» Тот же самый пчелиный страх окутывал собравшихся, омываемых волнами шепота.

Наконец белую льняную накидку Арилоу заметили, и толпа подалась вперед. Хатин почувствовала, что ее рукава касаются с почтением и отвращением, жадно и осторожно; давняя нужда в услугах Скитальцев боролась в людях с недоверием к хитроплетам.

– Леди Арилоу, найдите нам убийц миледи Пейдж, отыщите бандитов в холмах…

– Леди Арилоу, скажите, вдруг инспекторов унесли орлы…

– Леди Арилоу, посмотрите, вдруг остались еще живые Скитальцы…

– Кто здесь? – раздалось из домика.

– Юная госпожа Скиталица из окрестной деревни, миледи фонарщица, – прокричала толпа.

В каждой сорочьей хижине обитал хранитель. Он менял объявления и поддерживал огонь в фонарях, чтобы любой Скиталец мог прочесть послания. Также фонарщики вслух читали объявления, по кругу, потому что среди Скитальцев было мало тех, кто понимал как символы языка знати, так и прочие пиктограммы.

– У вас новая юная Скиталица? И почему же, во имя всего святого, мне никто ничего не сказал? Ну что же, пусть войдет!

Толпа расступилась, и Хатин повела Арилоу вверх по ступеням, в хижину – мимо согбенной фигуры фонарщицы, вставшей в дверях. Старая хранительница стояла неподвижно, хмуро вглядываясь в темноту. Казалось, она к чему-то прислушивается. Вокруг нее висели деревянные таблички, квадратики оленьей кожи, покрытые грубыми письменами, и кусочки крашеной коры. Среди посланий на языке знати нашлись и те, которые были составлены древними затейливыми пиктограммами, странными и похожими на образы из сновидений: птицы с виноградными гроздьями вместо голов, змеи, обвивающие переломленные луны…