Отчасти благодаря Центру изящных искусств, отчасти из-за постоянно и непредсказуемо дорожающей жизни в Нью-Йорке, Провинстаун в некоторой степени возродился как артистическая колония. И все же он уже не тот, что раньше. Теперь Провинстаун напоминает скорее пожилую художницу, которая когда-то водила знакомство с влиятельными людьми, которая до сих пор носит эксцентричные наряды, по-прежнему живет в вызывающей бедности, все еще рисует или лепит с героическим оптимизмом и лишь в плохие дни позволяет себе с кокетливой горечью посетовать, что когда-то она была одаренной и целеустремленной, но оказалась никому не нужна.

В том, что касается литературы, О'Нил остается прадедом города, его самым почитаемым призраком. Теннесси Уильямс проводил здесь лето в сороковых годах — он останавливался на пирсе Капитана Джека в Вест-Энде, — но, насколько мне известно, ни один из самых обнадеживающих слухов о его отношениях с Провинстауном не соответствует действительности. Он не писал здесь ни «Стеклянный зверинец», ни что бы то ни было еще; он не соблазнил здесь молодого Марлона Брандо, пообещав ему взамен главную роль в «Трамвае „Желание“». Судя по всему, он приезжал сюда по тем же причинам, что и многие другие, — ради солнца, тишины и парней.

В настоящее время в Провинстауне живут поэты Марк Доти и Мэри Оливер; Стэнли Куниц проводит каждую весну и лето в своем доме в Вест-Энде. Норман Мейлер круглый год живет в большом кирпичном доме-крепости в Ист-Энде. Сразу за городской чертой — в Северном Труро — живет Алан Дуган.

* * *

Хотя немногие художники, живущие и работающие в Провинстауне, известны на международном уровне, некоторые из них на самом деле очень, очень хороши. С одной стороны, Провинстаун предлагает все формы пародии на искусство — от пейзажей и морских видов, сошедших с конвейеров в Корее, до убийственно-серьезных околоимпрессионистических картин — залитые солнцем сады, деревенские улицы. Но с другой стороны, здесь выставляются и продаются работы куда более дерзкие, приоткрывающие сложность мира, свидетельствующие не только о красоте кожи, но и о существовании черепа под ней. Прямо сейчас я смотрю на рисунок Джона Дауда, выполненный карандашным углем, — на нем изображена ночная улица в Провинстауне, и я всегда держу его поблизости для вдохновения, когда пишу; а вот миниатюрная лампа, вшитая в квадрат белой шелковой органзы, работы Мелани Брейверман; несколько загадочно неотразимых моментальных фотоснимков Сэл Рэндольф; большая мультяшная картина Полли Бернелл с изображением пустой сцены; фотография коттеджа с призраками Мариан Рот и два керамических домика работы Паскуале Натале, говорящие в равной степени о покое и опасности.

Провинстаунским художникам, фотографам и скульпторам так же необходимо продавать свои работы, как и любым другим художникам, но, поскольку масштаб неизмеримо меньше, а рынок значительно шире, они вольны делать все, к чему почувствуют позыв, и при этом не обязаны Быть Значительными или Продвигать Искусство Вперед. В наши дни красота сама по себе не так хорошо продается в большом мире — в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе вам придется хорошенько поискать серьезную галерею, где выставляются современные художники, чьи работы при этом не окажутся ироническими, вызывающе уродливыми (если «вызывающий» — уместное слово для такого повального единодушия) и не будут задуманы как комментарий к состоянию культуры в целом. Для молодых натюрмортистов и портретистов наступили худые годы. Искренняя любовь к видимому миру и решимость воздать ему должное не помогут вам сегодня продвинуться хоть сколько-нибудь далеко. Но в Провинстауне вы получите такую возможность.

На провинстаунской художественной сцене вдовствующей дамой считается Провинстаунская художественная ассоциация — милое, бестолково спроектированное старое белое здание в Ист-Энде с сокровищницей работ светил и полусветил прошлого и нынешнего Провинстауна. Галереи Провинстауна не прочь показать работы, которые беззастенчиво стремятся к изображению видимого мира, но в то же время некоторые из них также выставляют работы художников, которые могут быть немножечко слишком прогрессивными для большинства галерей в Нью-Йорке. В Провинстауне Кэти Иззо может получить разрешение поселиться на несколько дней в галерее в качестве живого экспоната. Здесь Мишель Вайнберг могла сшить платье в форме гигантского розового письма-уведомления, а оперная певица Дебби Карпел — надеть его и простоять весь вечер Хэллоуина в окне галереи, исполняя арии. Здесь в октябре прошлого года Сэл Рэндольф смогла организовать выставку свободного искусства, в которой приняли участие десятки художников из города и на которой можно было взять бесплатно все, что захочешь.

Дальний Ист-Энд

Пока вы идете вдоль магазинов и галерей Ист-Энда, в ваше общение с прекрасным ненадолго вклинится четырехэтажный отель, занимающий обе стороны Коммершиал-стрит, — этакий памятник заурядности, с досадным маленьким бассейном, окруженным плетеной сеткой. Местные называют эту постройку зеленым монстром, хотя его давно перекрасили. Направление часто указывается с учетом того, находится ли нужное место до (восточнее) или после (западнее) зеленого монстра. Когда его возвели больше тридцати лет назад, городские власти быстренько приняли закон, запрещающий строить любые сооружения выше, чем в два этажа.

К востоку от зеленого монстра — одна сплошная радость для глаз. Это еще около полумили домов, стоящих вдоль залива, и лучшие из них как будто вышли из снов. Они старые и несколько шаткие, как это часто бывает с домами, стоящими над водой. Если стихия принесет беду, они исчезнут первыми. Как правило, они ничем особо не украшены; это чопорные новоанглийские дома, довольствующиеся своим просоленным кровельным гонтом, ставнями, верандами и слуховыми окнами. Им чужды причудливая лепнина и резные вставки. Никаких, разумеется, башенок. Деревянные дома (лишь один из них, принадлежащий Норману Мейлеру, кирпичный), до такой степени зависимые от погоды, построены по принципу лодок — с учетом возможных колебаний, — и тот факт, что они слегка покачиваются при сильном ветре, обеспечивает их устойчивость. Некоторые из них просматриваются насквозь: вы можете заглянуть в окно с улицы и в заднем окне увидеть залив — как будто владельцы повесили живую картину, на которой движутся облака и скользят чайки. Дома в Ист-Энде, стоящие на песчаной полосе между асфальтом и соленой водой, — не только подобны снам, но и сами видят сны. Не считая какого-нибудь случайного новичка, вклинившегося между ними, они здесь уже давно. Некоторые дети, игравшие летом на верандах, успели состариться и умереть в спальнях наверху. Эти дома не просто чрезвычайно уязвимы в непогоду и во время приливов. Им свойственна дополнительная степень эфемерности, как будто один или два из них могут, спустя все эти годы, забыть о том, что они дома, и просто затеряться в заливе.

Привет-привет-привет

Несколько лет назад мои друзья Мари Хау и Джеймс Шеннон снимали коттедж в Ист-Энде. В конце их квартала — через улицу друг напротив друга — стояли два обветренных дома. В одном жили две пожилые женщины. Они всегда сидели внутри, все время смотрели телевизор, закутавшись в одеяла. Ели с подносов, не отрываясь от экрана.

В доме напротив жили двое старых мужчин. Через окна было видно, что их дом забит всяким хламом, но для них, конечно же, это было имущество. В гостиной, помимо прочего, было полно старых радиоприемников и телевизоров, судя по всему, вышедших из строя. Один из стариков, которому было, наверное, лет восемьдесят, каждый день сидел на крошечном дворе перед домом в замызганном белом пластиковом кресле, которое давно приняло форму его тела. Он был то ли наполовину, то ли вовсе глухим — определить было трудно. Каждый раз, когда кто-нибудь проходил мимо его дома, он улыбался, кивал и кричал: «Привет-привет-привет», — надтреснутым, но звучным голосом. Мы с Джеймсом и Мари договорились между собой, что, когда состаримся и одряхлеем — если нам повезет прожить так долго, — мы не будем стариками, которые целыми днями сидят перед телевизором. Мы будем из тех, что выставляют свои кресла наружу и кричат «Привет-привет-привет» каждому, кто проходит мимо.