Книга Притчей Соломоновых

Будь прокляты мои предрассудки западной женщины с мозгами, «промытыми» вечным враньем «голубого экрана». Члены семьи Перес Агилар были беженцами из Латинской Америки, но не отличались ни смоляными волосами, ни сходством с Че Геварой, ни усами. Не носили они и широкополых шляп. Отец семейства Рамон был очень молод — примерно моих лет, — высок, немногословен, но в волосах у него уже проглядывала седина. Его жена Консуэло, в бежевом изумительно скроенном костюме (Zara? Вероятно, у этого дома моделей есть торговые точки в Колумбии), внимательно посмотрела на меня голубыми глазами, а потом крепко пожала руку. Их восемнадцатилетняя дочь Жозефина, с хорошеньким узким личиком и длинной светлой челкой, выглядела типичной юной парижанкой. Единственным экзотическим штрихом оказался огромный, затейливой формы чехол (флейта размера XXL?) у нее за спиной.

Малыш Адольфо, в мордашке которого не было ничего от лица «много повидавшего и пережившего ребенка», проскользнул у меня между ногами и отправился обследовать квартиру.

Жермена сияла.

— Как же я рада, милочка Полин, что они попали к тебе. Мне стало трудновато. Сама увидишь, этот мальчик очень… как бы это сказать?.. активный.

Я не слишком испугалась: помощница умирающих терпеть не могла детей. Малыш Адольфо мог пару раз — уронить на пол вилку — и она тут же записала бы его в число «вредоносных существ».

Я выдала найденную в сети приветственную фразу:

— Bienvenidos amigos, lo siento que no hablo español pero considera nuestra casa como su casa. (Добро пожаловать, дорогие друзья, жаль, что я не говорю по-испански, будьте как дома.)

Рамон долго жал мне обе руки, а его жена со слезами на глазах осматривала квартиру. Бедняжка потрясена, подумала я, и сердце у меня сжалось от того, с каким невероятным достоинством вели себя эти обездоленные люди. Мне вспомнились слова хита Мишеля Берже: «Я пою для тех, кто сейчас вдали от дома» — и я почувствовала безмерную благодарность за то, что судьба позволила мне по мере скромных возможностей помочь этим замечательным колумбийцам. Неужели моя жизнь начинает обретать смысл?

— Where is our bathroom? А где у вас ванная? — громко поинтересовалась Консуэло.

Боже мой, конечно. Нужно показать им их новое пристанище. Пока Афликао с молчаливым осуждением на лице (до чего же эгоистична молодежь!) помогала Рамону вносить в дом чемоданы (надо же, шесть штук, и все немалых размеров), я искренне радовалась за семью Перес Агилар: им удалось перед бегством из Колумбии запастись невероятным количеством вещей. Я проводила детей Консуэло в свой кабинет, а их родителей — в гостиную. Моя жертва — ничто по сравнению с тем, что пришлось пережить этим несчастным. Чтобы не травмировать Пьера, я решила оставить нашу спальню зоной, свободной от посещений. Увидев фотографию архиепископа Десмонда Туту[32], Адольфо издал гортанный вопль и принялся скакать по комнате как горилла. Его старшая сестра что-то тихо пробормотала — я разобрала только слово «hiperactivo». Бедный мальчик и впрямь совершенно неуправляем — есть от чего! — но я надеялась пустить в ход всю имеющуюся в моем арсенале нежность и незаметно его «перепрограммировать».

После обеда — семейство Перес Агилар в мгновение ока умяло три кило парного мяса (Господь милосердный, как ужасно они, должно быть, голодали!) — я решила сходить в магазин, чтобы кое-что докупить, и захватила с собой Жермену. Консуэло была права: набитые губчатой резиной матрасы и складные чехлы для одежды, принесенные нами из подвала, оказались «маловати» (она произнесла «плоховато», но я-то поняла правильно). Нужно сразу предоставить гостям все необходимое. Меня совершенно не раздражали повелительные нотки в голосе беженки: она в изгнании, на ней семья, вот и приходится показывать зубы. Жизненная стойкость Консуэло делала ей честь.

В машине, на обратном пути, я спросила у Жермены, что ей известно о причинах, заставивших Пересов бежать из Колумбии.

— Ты ведь знаешь, дорогая, что я не говорю ни по-английски, ни по-испански. И вообще не считаю возможным задавать слишком много вопросов. Если изгнанники сами захотят рассказать — хорошо, но мы не дознаватели. Я полностью доверяю руководителям moi-drug-bezhenets.com, они когда-то работали в «Католическом содействии». Они лучшие из лучших. — Жермена издала довольный смешок, но тут же чуть разочарованно вздохнула. — Думаю, эту семью, как и многих других колумбийцев, преследовал ВРФК[33], ну, те крестьяне, что взялись за оружие и двадцать лет пытаются захватить власть. Берут заложников, устраивают публичные казни. От них чего угодно можно ожидать.

Меня передернуло от ужаса.

Дома меня ждало множество сюрпризов. Рамон с женой передвинули всю мебель в гостиной — чтобы спать головой в сторону родины, объяснили они по-английски, растрогав меня до слез. Куда менее трогательным выглядело отношение Консуэло к черно-белым снимкам Сэмюэла Беккета — она завесила их пестрыми платками, пояснив: «Они ужасные, дети очень пугаться». Я смолчала. А вдруг одухотворенное лицо великого человека напомнило им кого-нибудь из мучителей?

Пес Прут был обмотан скотчем — идея малыша Адольфо, во все горло хохотавшего над своей удачной шуткой. Я освободила таксу, благодаря небеса за то, что Поль задержался в колледже.

Из моего кабинета неслись странные звуки — то ли кто-то неумело дул в трубу, то ли кого-то истязали. Я в ужасе повернулась к Рамону, но он успокаивающе поднял руку и произнес одно слово:

— Саквебута.

Саквебута? Что бы это могло быть? Ритуал американских индейцев? Я подумала о шаманизме. О жертвоприношениях. О ритуальных надрезах на коже. И ринулась в кабинет.

Красавица Жозефина никак не отреагировала на мое появление. Во рту у нее был мундштук неопознанного духового инструмента из помятой латуни. На пюпитре стояли ноты.

— Это и есть саквебута, Полин, — негромко произнесла у меня за спиной Жермена. — Средневековый инструмент, род волынки. Вернее, примитивный тромбон. Я посмотрела в энциклопедии, когда впервые услышала, как девочка играет. У нее очень хорошо получается. Туго приходится, если инструмент попадает в руки к ее брату.

Не успела я перевести дух, как в дверь позвонили. Наверное, доставка из магазина, быстро они. На всякий случай я посмотрела в глазок: вооруженные до зубов бандиты могли выследить семейство Перес Агилар.

Передо мной маячило знакомое лицо.

От удивления я чуть на пол не села.

Мари-Анник Орман.

Моя мать.

Не будь слишком строг, и не выставляй себя слишком мудрым; зачем тебе губить себя?