этот период Западная церковь проводила реформы, направленные на поддержание высочайших стандартов поведения духовенства в самых разных жизненных сферах (например, запрет симонии, то есть покупки церковных должностей). Отчасти это движение было связано с борьбой за инвеституру, когда папский престол (главным образом Григорий VII, Папа Римский в 1073–1085 гг.) и светские власти (особенно императоры Священной Римской империи) оспаривали друг у друга право назначать прелатов и инвестировать их символами духовного звания. Церковь наставала на своей независимости от светских государств и на верховенстве своей власти, а для этого ей нужно было доказать, что члены духовенства были лучше и чище мирян. В частности из-за того, что на учение церкви по этому вопросу сильно повлияли монахи, безбрачие стало важным отличием священников от мирян.

Григорианские реформы конца XI века строго разграничили мирян и духовных лиц – в первую очередь в отношении их сексуальной активности. Не одни только клирики не состояли в браке и по идее не должны были иметь сексуальных контактов, но только для них безбрачие считалось пожизненным. Как бы церковь ни поощряла у мирян целомудрие вне брака (и даже в супружеской паре, как мы увидим в разговоре о целомудренном браке), только для духовных лиц оно было истинным призванием. Этим немногим избранным целомудрие было необходимо, чтобы выделить их особый духовный статус, подчеркнутый важностью Евхаристии – таинства, которое могли проводить только священники. Заявив о том, что сексуальная активность оскверняет человека, церковь могла поднять своих священнослужителей на более высокий нравственный уровень: в частности, епископы считались женихами церкви. Это позволяло церкви обосновать ряд привилегий для духовенства – например, освобождение от уплаты налогов и от королевского правосудия. Такое различие между духовенством и мирянами было невероятно важным как в практическом, так и в символическом смысле.

Осуждение брака для священнослужителей возымело свои плоды. Первый Латеранский собор в 1123 году запретил такие браки и потребовал, чтобы женатые священники разошлись со своими супругами. Второй Латеранский собор в 1139 году зашел еще дальше и объявил такие браки недействительными: таким образом, технически статуса жены священника (или любого клирика выше должности субдиакона) больше не существовало, поскольку такая женщина автоматически становилась наложницей. Но хотя реформаторы яростно критиковали невоздержанность священников на протяжении всего Средневековья, граница между клириками и мирянами начиная с XIII века начала размываться. Клириков не считали иным видом мужчин, и хотя все признавали, что жениться они не имели права, к позднему Средневековью сексуальная активность священников считалась вполне нормальной: и соседи, и церковные власти закрывали на это глаза. В пример можно привести священника Ришара Лука, жившего в конце XV века в Париже: со своей наложницей Антуанеттой он прожил восемнадцать лет, и за все это время на них ни разу не донесли в местный суд. Внимание прокурора в итоге привлекло то, что кто-то из прихожан застукал Ришара в конюшне с женой местного портного, отчего Антуанетта крайне огорчилась и устроила ему при свидетелях скандал с криками: «Я, значит, для тебя недостаточно хороша?!». По-видимому, наличие у священника наложницы в течение всего этого времени не оскорбляло его соседей так, как адюльтер, а сама наложница считала себя вправе рассчитывать на верность со стороны партнера[58]. В конечном счете Ришара Лука, как и сотни или тысячи других священников по всей Европе, судили за сожительство с женщиной (итоговое постановление суда до нас не дошло). В повседневной жизни на такое сожительство могли смотреть снисходительно, но это не отменяет того, что в тот период по-прежнему действовала церковная доктрина, согласно которой священники были безбрачными, а их супруги были обречены на судебное преследование и нищету. Согласно протоколам папской пенитенциарии, тысячи детей священников, которые сами хотели стать духовными лицами, запрашивали диспенсации, поскольку были незаконнорожденными. Сам факт их существования указывает на определенный уровень терпимости к сексуальной активности священников; однако, если они не могли избрать определенную карьеру, не заплатив за диспенсацию, то их все же считали плодом греховной связи.

К XV веку некоторые духовные авторитеты начали высказываться против обета безбрачия для клириков: они считали, что запрет на заключение браков непрактичен и лицемерен, а некоторые утверждали, что он противоречит сущности человеческой природы. Следуя установившейся в период позднего Средневековья традиции, лидеры реформации вроде Мартина Лютера утверждали, что очень небольшое число людей на самом деле призваны блюсти целомудрие: всех остальных требование безбрачия превращает в лицемеров и блудников. Однако идея о том, чтобы отделять духовенство от мирян на основании обета безбрачия, сохранялась и до, и после Реформации в трудах церковных деятелей, в проповедях и в делах, которые церковные суды заводили на живших в конкубинате клириков.

Однако в Византии все обстояло несколько иначе: в православной церковной доктрине не было принижения женщин как существ порочных, а любого сексуального контакта – как скверны. В православной церкви духовным лицам (за исключением монахов и епископов) было позволено жениться, и для них было в порядке вещей вступать в брак до принятия духовного сана, а если они предпочитали целибат, то они становились монахами. Сексуальная активность или воздержание не составляли неотъемлемую часть идентичности человека и не помогали отделить духовенство от мирян, и духовные лица в целом не были так одержимы этим вопросом. Все это повлияло на отношение общества к женщинам и на гендерные взаимоотношения в целом.

Однако в православной церкви ритуальная чистота до какой-то степени распространялась и на жен священников. Мужчина не мог стать священником, если его жена не была девственницей к моменту заключения брака; если она была вдовой, или если у них был секс до брака, или даже если она была обручена, но брак не был консумирован, она была недостаточно целомудренна, чтобы стать женой священника. Возможно, эти ограничения отчасти восходят к Ветхому Завету, запрещавшему священникам жениться на вдовах или разведенных женщинах.

Взглянув на то, как средневековые христиане осмысляли свою социальную структуру, мы можем оценить, как фундаментальное разделение западного общества на клириков и мирян понималось с точки зрения сексуальности. Пожалуй, сегодня нам больше всего знакомо деление общества на тех, кто молится, тех, кто воюет, и тех, кто работает. Это разделение стало популярным в XI веке, и исследователи заметили, что оно не учитывает в первую очередь женщин, но также и торговцев. Были и иные классификации, которые упорядочивали средневековое понимание общества. Одна из них – простое деление на клириков и мирян, но некоторые авторы, особенно в XII веке, формулировали это как различия между «женатыми», «вдовцами» и «девственниками», причем последние часто приравнивались к монахам и монахиням; или же различие проводилось между прелатами, целомудренными и женатыми. Сексуальный статус был ключевым для различия клириками и мирянами, так что мы можем сказать,