В начале ноября, проведя на острове восемь месяцев, я собрал весь свой скарб и запасы еды, сел в лодку и отчалил от берега. На мое счастье, осенние штормы еще не начались. Три дня я без устали греб, пока не доплыл до маленького поселения на соседнем острове. Мы с малышом оба были едва живы. Меня никто ни о чем не спрашивал, просто добрые люди занялись нами. У них мы прожили зиму, а на следующий год оказались в Афинах. После войны вернулись на родину. Я выдумал ребенку мать, рассказал, что она давно умерла. Он твердит, что ее помнит. Мой сын живет за границей. У меня уже внуки.

Теперь вы, наверное, понимаете, почему я записал свой рассказ на пленку, анонимно, без лица, без фамилии — только голос? Не могу осмыслить того, что произошло. Я, наверное, неразумный маленький человек. Напоследок прошу описать все это очень подробно; больше всего мне хочется поверить, что я — не жертва какой-то аномалии, что со мной произошло чудо.

Перевод С. Равва

Бардо расположен в Судетах, в долине, коих тут великое множество — морщинок на лице земли, едва заметных «куриных лапок». У города очень длинная история, давным-давно в этих местах добывали ценные минералы — аметист и нефрит. Ходят легенды, что есть здесь и золото. Будто бы скальная порода в недрах горы под воздействием огромного давления и еще каких-то таинственных сил самоочищается, перегоняя собственную материю в чистое золото, которое, конденсируясь в темноте, остается там на веки вечные.

Когда-то тут пролегал торговый путь из Силезии в Чехию, и на нем возник городок. Осел на дне долины, даже не пытаясь вскарабкаться по крутым горным склонам. За время существования Бардо горные склоны они несколько раз — из-за ливней или, возможно, небольших землетрясений — обрушивались, погребая под собой дома и их обитателей. Сейчас склоны возвышаются над городом голые — даже деревья не хотят рисковать жизнью, — и красная земля, перемешанная с горной породой, издалека зияет в зелени лесов как рана. Кажется, что город в долине стиснут ортопедическим корсетом, и если бы скалы не поддерживали его с двух сторон, он бы вмиг потрескался и разлетелся вдребезги.

По дну долины протекает речка, дома сгрудились около нее, чуть ли не налезая друг на друга. Мостики скрепляют берега, как пряжки. В городе есть два костела, один монастырь (второй много лет назад превратили в интернат для детей с задержкой психического развития), есть ресторан и несколько маленьких баров, предлагающих местный деликатес — форель в миндале, есть две школы-восьмилетки, одно профтехучилище и разные мелкие предприятия. Имеется, конечно, и водолечебница — когда-то сюда, на воды, приезжало много курортников, сегодня о них напоминает лишь променад, несколько совсем уже старых платанов и богато украшенный источник минеральной воды, окруженный каменными скамьями. Сохранился также уголок парка с рододендронами. И, конечно, рождественский вертеп.

Знаете ли вы, что Рождество стали праздновать лишь при папе Либерии, и впервые это произошло 25 декабря 354 года? Что первые три с половиной века рождение Иисуса Христа проходило незаметно, и Богоявление свершалось раз в году беззвучно, как падает сухой лист?

25 декабря было выбрано не случайно: когда дни самые короткие в году, дуют холодные северные ветры и кажется, что солнце уже никогда не осмелится подняться высоко на небосклон, в душе человека поселяется печаль. Тогда начинаешь думать, что зеленый цвет бывает лишь во сне, а на самом деле его нет, и что всякого рода цветение — давно забытое отклонение от нормы.

Скупые строки Евангелия, несколько сцен из экзальтированных священных книг да пара историй, рассказанных в апокрифах, — вот все, на что мог опереться неизвестный мастер, которому пришла в голову идея сделать первый рождественский вертеп.

Вертеп строился, как город, медленно и терпеливо; все начиналось с обозначения места: в костелах на первых порах ставили одни ясли — странно непритязательное место рождения Бога, — потом решились добавить туда фигурку младенца. Позднее в яслях появилась Божья Матерь — женщина лежала с ребенком на руках, и от него бил свет, из-за чего лицо матери темнело. Но процесс досказывания уже начался, и конца ему не видно — раз есть женщина с ребенком, то нужен и мужчина, нужны свидетели рождения: люди, звери; нужна и замершая от восхищения природа: пещера, небо, звезды; нужны и ангелы, с любопытством выглядывающие из-за небесного занавеса.

С тех пор у вола и осла, всматривающихся в нагое дитя, застыл в глазах немой вопрос: «А человеческий Бог родился и для зверей тоже?» — «Да, да», — мягко отвечает им женщина, указывая рукой на агнца. Тогда в вертеп приходят трое Волхвов — яркая звезда служит им дорожным знаком. Ангелы, не чинясь, братаются с любопытными пастухами. Становится шумно и тесно, как на ежегодной ярмарке.

Святой Франциск был первым режиссером — он положил младенца-Иисуса на душистое сено и одним этим открыл вертеп для людского сопереживания. Там, где хрупкость человеческого тела соединяется с мощью космического явления, время обновляется. А поскольку время без рассказа мертво, как если бы его и вовсе не было, то с этого момента необходимо постоянно проигрывать одно и то же, по кругу: ангел приносит благую весть, дальше бегство на ослике, поиск места для ночлега, остановка в пещере, минута темноты, под покровом которой свершается таинство рождения из тела женщины, — даже свет становится многоразовым и отныне должен нисходить и нисходить. Обязательно должна быть и путеводная звезда на небе, и свита Трех Волхвов, и огромное количество деталей; сам поклон Волхвов уже механизирован, чтобы его можно было повторять бесконечно — так радует глаз этот акт смирения. И еще пространство, ему тоже хочется сказать свое слово: Лиссабон, Сарагоса, Прага, Мюнхен, Вена и Оломоуц, Брно и Краков, Львов и далекий Буэнос-Айрес — каждое место на земле желает быть свидетелем рождения Бога, снабдить его какой-нибудь своей, характерной деталью — например, местными растениями (яблоками или гранатами), ровно расчерченными картофельными полями или апельсиновыми рощами… А уж если пространство хочет причаститься к Рождеству, то материя, материал и подавно — Иисус Христос будет рождаться из воска и стекла, из терракоты и слоновой кости, из дерева и камня. Маленький, как Мальчик-с-пальчик, или размером с новорожденного, или еще больше, потому что человеческие мерки к Богу неприменимы.

Первое упоминание о вертепе в городе Бардо относится к 1591 году, оно встречается в письменном памятнике иезуитов, озаглавленном «Excursio Glacensis, или Обращение Земли Клодской». Но ни когда был создан вертеп, ни как он тогда выглядел, неизвестно. Скорее всего, иезуиты — противники Реформации — не преминули его расширить и усовершенствовать. У них был пунктик на почве усовершенствования. Им виделась череда живых сцен, сменяющих друг друга: чтобы ангел, приносящий благую весть, появлялся и исчезал (тогда он будет убедителен), чтобы Христос, проповедуя в храме, двигал рукой, а звезда ползла по деревянному небосклону подобно небесной улитке. Для этого из Тироля был выписан некий Ксаверий Нис, специалист по механическим вертепам, который потратил не один год, улучшая и переделывая Бардоский вертеп, но, увы, скоро умер. К счастью, он оставил способного ученика, это был местный житель — Михал Кляр, который и взялся продолжить работу. Насколько фигурки Ниса были реалистичными в каждой своей детали, настолько фигурки Кляра были упрощенными и стилизованными в духе времени. В результате получилось, что мир вертепа населяют как бы две породы людей и два типа зверей. Когда умер и старый Кляр, дело продолжил его сын, Михал Игнатий, и у него тоже был свой стиль, а поскольку прежние заказчики уже умерли, никто не знал, каков был первоначальный замысел Кляров. И вертеп развивался как бы сам по себе, тактично не замечая смены своих создателей. Позже появился Ешке, строитель алтарей, который сумел придать зрелищу глубину, добавив задние планы и небесный свод. Вслед за Ешке к делу приложил руку некий чех из-под Краловице, где работали тогда самые известные в Европе мастера, и по тирольской моде превратил вертеп в подобие театра марионеток. Фигурки теперь были закреплены на движущихся лентах, на невидимых зрителю обручах, и все приводилось в действие при помощи простого заводного механизма. Этот чех или тот, кто пришел за ним, добавил еще пару сцен, так что сама пещера, Младенец и Святое Семейство оказались как бы на втором плане, их приходилось искать взглядом в пестрой толпе людей и животных, среди домов, деревьев и разных других предметов. Все это клубилось, двигаясь по кругу, исчезая и снова возвращаясь на прежнее место. В общем, к девятнадцатому веку, когда в Бардо появился известный мастер — пустынник Гельбиг, ему оставалось только расширить здешний вертеп в пространстве. Он сделал это очень остроумно: заключил сооружение в большой куб со стеклянными стенами, закрутил его вокруг собственной оси, соединил конец с началом, — то есть совершил нечто, отменившее линейное движение времени раз и навсегда.