В комнате было тихо. Я встал и осуществил давнее желание – колупнул ногтем стену. То ли она тут была другая, то ли еще что, но показалась самой обычной крашеной штукатуркой. Подошел к окну – тень на площади слегка сместилась. Интересно, как долго они собираются меня тут держать? Сивцов сказал, что я могу просмотреть всю информацию по задержанию, но почему-то именно это волновало меньше всего. Земля не стала проще. Если бы, вернувшись, я встретил мутное средневековье, то – да, надо бы было волноваться. Вдруг герцогу моя рожа не понравилась – велит придержать ее в подвале пару лет, пока не надумает, чего с ней делать. Здесь же явно стало только сложнее, а значит, система сама проследит, чтобы права пропавшего гражданина случайно не нарушили.

Вернулся на диван. Надо было выяснить окончательно, несмотря на то, что я уже догадывался, что к чему, что это за изоляты, к которым меня причислили?

Ничего особенного. Любые изменения порождают противодействие, как, собственно, и вообще любое движение материи. Изоляционисты выступали за сохранение чистоты данного нам от природы тела, активно противодействовали любым попыткам сделать обязательным установку любых модулей. Кроме того, и тут отчетливо запахло паранойей, пропагандировали избавление от любых электронных элементов из-за угрозы массовой слежки и под предлогом соблюдения права личности на изоляцию – отсюда и термин. Как по мне, слово скорее намекало на мое текущее положение. В этом смысле я – да, изолят. Хуже было то, что, как ожидаемо оказалось, это движение активно использовалось разного рода криминалом невысокого уровня с вполне утилитарной задачей – скрыть свою деятельность. Из-за этого любой относительно молодой человек, приписывающий себя к изолятам, в глазах полиции по определению становился подозрителен, что, вероятно, напрямую коснулось меня.

Смарт в руках пискнул, потом еще, и еще. Чего это? Я всмотрелся – боковая грань пульсировала, меняя цвет. Звонок? Мне звонят? Немного потупил, разбираясь, как ответить. Наконец, на экране развернулась непонятная картинка – потолок, край светильника, полоса отблеска от чего-то наискось. Я ждал. В нижнем углу была видна моя физиономия – незнакомая, осунувшаяся и чересчур загорелая. Какое-то время молча рассматривал самого себя, потом раздалось шуршание, потолок дернулся, мелькнуло далекое слепящее окно, и появилась она – Даша. Теперь я был в этом уверен.

Мы молча смотрели друг на друга.

– А почему ты лысый? – неожиданно спросила она.

– Так получилось, Даш. – Я ухмыльнулся. – Вроде эпиляции, только на всю жизнь. – Я помолчал, добавил: – Наверное, на всю. Очень удобно, кстати, – бриться не надо.

Она снова, как в первый раз, зажала рот ладошкой, ее глаза расширились, я услышал какой-то писк, взгляд Даши метнулся, изображение дернулось, на секунду остановилось – очевидно, женщина держала камеру, или что там было в руке.

– Извините, – почему-то перешла на «вы». – Мне звонят. Это из полиции – я должна ответить, – быстро проговорила почти шепотом, и все кончилось.

Какого хрена?! Что там происходит?! Как она нашла мой номер?

Неважно. Накатила очередная волна раздражения. Я всегда с уважением относился к работе полиции, но никогда не был объектом ее интереса. Внутренняя убежденность в собственной невиновности подпитывала сложную смесь обиды на творящуюся несправедливость и раздражения – рука сама тянулась в карман за кристаллом. Того не было, только странный камень – коварный подарок Старшей сестры. Некоторое время смотрел на него, как будто он мог чем-то помочь. И, как ни странно, помог – Мау никуда не делся, я не бредящий шизофреник, за мной иная реальность – моя опора, моя миссия.

Ну что же, к ней и обратимся. В комнате тихо, будто и не течет неподалеку проспект огромного мегаполиса. Глухая стена напротив, отблески солнца на далеких московских зданиях, теснивших другую сторону рукотворной реки. Откинулся на диване, закрыл глаза, напряг рецепторы – дар Храма. Те легко, без тошноты и изнеможения, отозвались. Сдуло, сдернуло настоящее, бесконечным потоком уносилось прочь прошлое. В его завихрениях и водоворотах узнавалось окружающее. Вот – Земля, Луна, Солнце, стена напротив, испятнанная тенями. Я чувствовал, как несется на меня моя планета и никак не настигнет.

Не было судорожного отвращения, я мог осмотреться, успевал думать. И сразу же заметил – мое тело явно отличалось от окружающего. Точнее, материя, из которого оно состояло. В блестящих тенях угадывалось то тошнотворное, разрушающее сознание мерцание, неизменно выбрасывавшее меня из наблюдения на Мау.

Внезапно пришла догадка: что в маяках, что в подарке Старшей, что в реальности далекой планеты, омываемой потоками материи черной дыры, что в моем теле, было одно общее – мы все словно были опалены Источником – черной звездой. Это ее отблеск невыносимо вонял относительным будущим, которое не давало мне сосредоточиться там, под иным небом. Здесь и сейчас это ушло, но не совсем – осталось тело, принесшее сюда следы дикого ветра чужой звезды. В нем было столько этого блеска, что я торопливо перевел внимание прочь, так тошнотворно он ощущался – его было больше, чем в любом маяке, больше, чем в камне Старшей. Я принес сюда, на Землю, материю, обожженную черной дырой. Как на Мау тело, напитываясь местным веществом, обретало неожиданные способности, пока сохранялась разница между принесенным с Земли и тем, что было впитано в новом мире, так и здесь я был носителем огромной энергии, порожденной разницей между возрастом – так я это ощущал – вещества в моем теле и Землей.

Вот, видны тела полицейских в соседней комнате – сплошное мельтешение теней. Здание вообще выглядело как бурлящий хаос, переплетение кипящих брызг и их отблесков. Я был будущим, они прошлым. Как если бы я стоял выше в речном потоке, чем силуэты рыбаков поблизости. Чувствовалось напряжение, я ощущал себя наблюдателем, тратящим слишком много сил, чтобы разобраться в запутанной картине, накатывала усталость. Поток прошлого омывал ближайшее, он беспокоил, он мешал отрешенному созерцанию. Темными тенями ворочались символы языка творцов Храма. Пытаясь разглядеть силуэты людей, развернулся и машинально прикрыл мерцавший поток от моего тела, мешавший сосредоточиться – как если бы тенью одного из символов загородил свет от слишком яркой лампы.

Мелькнул внезапно раздвинувшийся потолок. Твердый пол жестко, обидно, но безболезненно ударил в спину. Секунду лежал, соображая – как это меня выкинуло, торопливо поднялся. Володин