— Как вы себя чувствуете, мисс Олдфилд, в это прекрасное утро? — с насмешливой вежливостью поинтересовался тот. — Я вынужден огорчить вас — до конца недели мы не сможем и носа высунуть отсюда.

Вот это новости!

Позже они сидели вдвоем в кабинете. Билл Картер белозубо улыбался, разместившись за письменным столом, а гостья стояла около окна, из которого открывался вид на чудесно ухоженный, хотя и совсем небольшой по размерам парк. Вообразить только — какая красотища существует где-то у черта на куличках, среди сжимающегося кольца безлюдной и бесплодной пустыни.

— Да не волнуйтесь вы, мисс Олдфилд, мы и здесь прекрасно проведем время. Передвигаться сейчас на любом виде транспорта просто опасно. Я постараюсь красочно рассказать вам обо всех объектах, и вы легко представите их себе. Так что, думаю, удастся плодотворно поработать.

— Знаете что, мне надоел этот фарс. — Эстер подошла к креслу, стоящему перед письменным столом и села. — Вы не могли бы устроить так, чтобы мое задержавшееся в детстве «я» смогло возвратиться домой?

— Фу, как вы нескладно это сформулировали…

— Разве не вы говорили о «некоторой инфантильности», Я употребила другое словосочетание. Какая разница?

— О, разница есть, и весьма существенная. Если человек задержался в детстве, то это автоматически предполагает наличие детского эгоизма, трудностей переходного периода и тому подобное. А инфантильность, в том смысле, в каком употребил слово я, предполагает лишь наличие излишней наивности, старомодности в критериях нравственности. Я не имел в виду ничего обидного для вас. Просто вы такая, какая есть — со своими плюсами и минусами.

Эстер внимательно посмотрела на него.

— Вы сами верите в то, о чем только что сказали?

— Ну а как еще можно оценить женщину, которая отказала в близости мужчине, которого сама выбрала себе в мужья?

Бескомпромиссная четкость формулировки огорошила собеседницу:

— Я… я… впрочем, ладно. Признаю, что вела себя старомодно, действовала с излишним упрямством… Ну да дело прошлого.

— Не уверен, — изрек Уильям задумчиво. — Сюжет будет завершен, когда вы перестанете в душе сожалеть, что подвенечный наряд так и не был использован по назначению.

— Кто… — зло заговорила Эстер.

— Кто — кто? — перебил он. — Естественно, София! Она дала мне некий совет, когда я утром разговаривал с ней по телефону. София подсказала мне, что девушка, прошедшая через подобные испытания, нуждается в особенно чутком и деликатном обращении.

Ну что тут скажешь! Снова несносные люди за ее спиной решают вопросы ее личной жизни!

— А в какой связи София сказала вам это?

— Да ни в какой! Я же сказал вам, что моя сестра человек добрый и вовсе не плохой. Только по временам у нее немного едет крыша.

— По-моему, все в вашем семействе не без сдвига.

— Это нехорошо… для вас. Ну, в том смысле, что, видимо, неприятно сознавать, что вы так сладко целовались с сумасшедшим.

Эстер попыталась что-то сказать, но Уильям дал понять, что еще не высказал главного.

— Вижу, мои слова вызывают у вас яростное сопротивление. Но так ли уж я одинок в своем мнении? Примерно так же по обсуждаемому вопросу высказались: моя сестра, которую, конечно же, удобней счесть сумасшедшей, ваша подруга Рут Эванс, эту можно причислить к разряду экзальтированных болтушек. Сюда же, как ни странно, попал и ваш бывший суженый с манерами бродячего пса. Кстати, не могли бы вы объяснить, почему, если вы считаете его безнравственным типом, его суждения обо мне приняты вами на веру?

Теперь она изучающе посмотрела на Билла Картера. Тот, чувствуя интерес собеседницы, продолжил:

— Кстати, к тем плюсам в моей характеристике добавлю еще штришок. Ведь это я обеспечил вас клиентурой Томпсона. Джон Коллинз только заикнулся об уходе Томпсона и новом молодом работнике — я тут же заочно проголосовал за вас…

— Что вы хотите этим сказать? Что вы мой благодетель? А, кстати, почему вы приняли предложение Коллинза?

— Потому что этот трепач как-то в порыве откровенности заявил, что вовсе не жалеет об уходе вашего пенсионера, так как вместо него появилось существо новое, молодое и крайне перспективное. Вот мне и захотелось познакомиться с этим феноменом. Кстати, Коллинз не сказал мне, что речь идет о женщине. Только дал понять, что стоит прибегнуть к помощи этого юного дарования.

Эстер была искренне удивлена. А похвала, хоть и высказывалась в причудливой форме, в глубине души порадовала. Все-таки странный человек… О чем она не преминула заявить ему:

— Все-таки, мистер Картер, вы странный человек.

— Пусть так, но обещайте мне никуда не рваться до конца недели. Из Вестклиффа, Эстер, к сожалению, нельзя взять и уйти просто так.

— Если я приму решение покинуть это место, то тем или иным способом добьюсь его выполнения, — заверила Эстер.

— Браво, — пробормотал Билл, и в его глазах опять загорелся уже знакомый ей огонек.

Да, странный человек. Но что-то в нем есть, кроме настораживающей самоуверенности, — во-первых, умен, во-вторых, красив… О боже, спаси от этих мыслей! — взмолилась Эстер.

До самого обеда Эстер не обмолвилась с Биллом ни единым словом. Благодаря этому ей удалось сильно продвинуться в своих изысканиях. Завершив намеченную на день работу, она решила побродить по имению.

В одном из залов обнаружила настоящую картинную галерею, где, судя по всему, были представлены произведения одного автора. Да, в небрежном росчерке подписи угадывалась фамилия — Картер.

В основном изображалась пустыня. Казалось бы, что можно увидеть за этим томительным однообразием? Но явно рисовал профессионал высокого класса — пустыня под кистью художника становилась зримым свидетельством могучих сил природы.

Встречались среди картин и портреты. На одном — совсем юная София. В мальчике на другом легко узнавался Уильям. Интересный портрет, который при внимательном взгляде мог бы немало рассказать о том, каким выйдет в самостоятельную жизнь этот красивый юный наследник рода Картеров.

Перед ужином Эстер снова вернулась в галерею к этой картине. Из таблички на раме следовало, что портрет написан, когда Уильяму было двенадцать лет.

Эстер удивило, что в детском лице угадывались черты сегодняшнего взрослого Уильяма Картера. Он был изображен сидящим верхом на лошади, и его гордый безразличный вид явно свидетельствовал о понимании того, что все вокруг принадлежит безраздельно ему и только ему. Глаза отражали сильный характер человека, для которого не существует преград в достижении поставленной цели.

У нее перехватило дыхание от мысли о том, что все эти качества могут быть обращены лично против нее.

— Эстер?