Но там место ровное как стол, ни бугорка, ничего, зацепиться вообще не за что… А у немцев там было сосредоточено восемь артиллерийских полков, и их снаряды рвались на расстоянии метра друг от друга… Фактически это был просто расстрел… В первую атаку пошел 149-й полк – половина полка полегла… Во вторую атаку уже пошли мы – еще половина легла… Подошла танковая бригада Безношенко и попыталась прорвать окружение, но все 53 танка немцы сожгли… Только пять танков осталось, и то только потому, что они опоздали к началу атаки.

Тогда Маргелов сформировал штурмовые группы, которым ночью удалось ворваться в немецкие траншеи, и тут уже все навалились и прорвали-таки окружение.

Вывели все войска, вывезли всех раненых, но убитых там так и оставили, даже не похоронили… После войны учитель-историк из Кошницы Ватов работал в Центральном архиве ВС в Подольске и установил, что за неделю тех боев там погибло 3323 человека и около десяти тысяч было ранено… В моей роте тогда погибло девять человек и двенадцать было ранено, да я и сам там чуть навсегда не остался.

Пару дней не спал, вымотался совсем, и тут вдруг появилась возможность поспать. Я и два моих командира взвода легли в глиняном карьере в какую-то нору, вход в которую был всего сантиметров пятьдесят шириной. Это было днем, и мой ординарец Кибизов решил нас прикрыть от солнца и завесил вход в пещеру плащ-палаткой. Немцы это заметили и выпустили по этой норе три снаряда. Потом мы посмотрели место, куда они вошли: в 30, в 50 сантиметрах, а самый дальний в метре от входа в нору… Мне досталось больше всех: контузило, правда, не очень тяжело, но кровь шла из ушей, рта…

Там было еще два таких момента. Когда ночью выводили из окружения войска, один из этих пяти танков в темноте упал в Днестр. Вместе с экипажем тогда погибли и два ГСС из 203-й дивизии: Шикунов и Корнеев, которые ехали на этом танке. Уже после войны, когда мы с однополчанами посетили это место, то показали местным властям, где утонул тот танк, его достали и поставили как памятник на кургане.

Там же, на плацдарме, на наших глазах был сбит наш истребитель и упал рядом с нами. Из моей роты взяли солдат, чтобы выкопать и похоронить погибшего летчика, но тогда это сделать не удалось, т. к. двигатель с кабиной ушли в землю на шесть метров. И тогда же после войны мы показали, где лежит истребитель, его все-таки выкопали, и оказалось, что пилотом в нем была девушка – Кулькина Мария Ивановна.

За эту операцию нашего командарма Цветаева и еще ряд командиров 20 мая сняли с должности, а командовать назначили Берзарина. И три месяца до начала Ясско-Кишиневской операции мы стояли во второй линии обороны за Днестром, занимались обучением новобранцев и дезинформацией немцев: строили деревянные макеты танков, пушек, всячески имитировали сосредоточение войск. А в августе пошли в наступление.

– Насколько ожесточенными были бои за границей?

– В Румынии серьезного сопротивления мы не встречали. Проходили через Галац, переправились даже через Дунай в Болгарию, но почти сразу нас вернули, переправили катерами вверх по Дунаю, и мы вошли в Югославию. Тяжелые бои начались только на подходе к Белграду, а вот уже в Венгрии бои были очень жестокие.

– Как за границей встречало гражданское население?

– Еще когда мы были в Молдавии и наступление только готовилось, нас собрали, и замполит полка Гасюк очень строго всех предупредил, чтобы мы себя вели за границей достойно, а все проявления мести, мародерства и насилия будут караться самым жесточайшим способом, вплоть до расстрела. Румыны нас встречали хорошо, а как нас встречали югославы, это что-то… Радость у них была неописуемая, каждый хотел тебя обнять, выпить с тобой за освобождение. А я своим солдатам запрещал пить, так начались обиды, и поэтому пришлось разрешить выпивать по 100 грамм, но некоторые, конечно, перебарщивали. В Чехословакии нас тоже встречали прекрасно, а вот в Венгрии население встречало довольно прохладно.

Группа офицеров-политработников на Дунае: (1-й слева Куцелепа – водитель Миралевича; с поднятой рукой – фотограф Ламброс)

– Расскажите о вашем последнем бое.

– Где-то 25 марта, наверное, это была уже территория нынешней Словакии. Вечером, уже смеркалось, в чистом поле мы отбивали атаки немцев, которые пытались вырваться из окружения. Как следует окопаться мы не успели, я, например, успел себе вырыть окопчик только до колен. Отбили несколько атак, а я стрелял из своего MG-34, и немцы, которые были ближе всего к нам, что-то начали кричать. Наверное, они подумали, что раз пулемет немецкий, значит, стреляют немцы. Но когда мы продолжили стрелять, они задействовали минометы. Первая мина – недолет, вторая – перелет, а уже третья упала рядом со мной… Причем в паре метров от меня лежал мой ординарец Дикий, так в него ни один осколок не попал, а у меня шестнадцать дырок в животе, и шею царапнуло… Я почувствовал, как будто у меня в животе раскаленное железо и ногу поднять не могу. Дикий подал мне руку, я еще смог подняться из окопа, сделал два шага и потерял сознание. В том бою ранило и Мозинсона, и еще трех солдат, и всех нас на повозке отправили в медсанбат. Причем на фланге немцы все-таки прорвались, и если бы нас повезли по дороге напрямик, то немцы бы нас точно перехватили… Но ездовой Новосельцев то ли растерялся, то ли еще что, но он нас повез по тропинке, по которой мы туда пришли, и благополучно довез до санбата.

Оперировал меня мой земляк Юзук, он мне еще успел сказать до операции: «О, белорус к нам попал, сделаем все в лучшем виде». Пришлось удалить мне метр тонкого кишечника, все зашили, но в полевой госпиталь отправили только недели через две.

– Как вы узнали о Победе?

– В дороге. Я как раз ушел из госпиталя в Будапеште и на попутках добирался в свою часть. Маргелов дорожил своими людьми и нас учил: «Подтирайте задницу госпитальным направлением и самостоятельно добирайтесь в нашу дивизию». мы так всегда и делали. Вот по дороге в дивизию я и услышал о Победе. Трудно, наверное, даже невозможно словами передать, какая у нас была радость… А когда я прибыл в дивизию, Маргелов мне так сказал: «О, Робин Гуд вернулся. Ну иди принимай свою роту». У него присказка такая была, он всех подчиненных называл Робин Гудами.

Парад в Дебрецене, лето 1945-го: Лубченко, Гасюк (замполит полка), Войцехович, Антипов, Жагло

Но у нас война 9 мая не закончилась. Мы стояли возле местечек Кефермаркт, Прегартен, это чуть севернее Линца, и через наше расположение к американцам стремился вырваться эсэсовский корпус, в составе которого были знаменитые дивизии: «Мертвая голова», «Викинг», «Полицай». Прихожу к себе в роту, а старшина моей роты Соколов добыл где-то «Опель-капитан» и решил похвастаться: «Товарищ капитан, давайте я вас с ветерком прокачу». А дороги в Австрии отличные, он разогнался, и мы влетели в деревеньку… полную эсэсовцев. Но они, видно, уже готовились к сдаче в плен и отнеслись к нам лояльно, к тому же Соколов не растерялся, вышел и попросил у немцев бензин, хотя нам он был не нужен. Немцы нас заправили, и мы уехали, хотя все это время я ждал очередь в спину…