Кора даже открыла было рот, чтобы ответить этой законсервированной красавице, но сдержалась. Ее функция – наблюдать, запоминать и понимать, что происходит. А кто с кем спорит, кто за кем наблюдает – это ее не касается.

– Господин Покревский? – спросила Кора, улыбнувшись при том и как бы ставя себя на сторону Покревского, который имел полное право дружить с любой готской принцессой.

– Я, – сказал молодой человек со страшным шрамом. Он продолжал лежать на земле, прикрыв глаза и разведя ноги в сапогах.

– Мне он не нравится, – сообщила Нинеля. – Сволочь недобитая.

– Вы мне тоже не нравитесь, мадемуазель, – ответил молодой человек. – Потому что вы шлюха.

– Ну вот, видишь!

– Расскажите нам о себе, – попросила Кора. – Что считаете нужным.

– Я ничего не считаю нужным, – ответил молодой человек, а когда Нинеля заорала, чего он, видно, и добивался, то молодой человек приоткрыл правый глаз. – Только не дотрагивайся, – закончил он свою речь. – А то отвечу действием.

– Можно, я его? – спросила Нинель. Она не была уверена в себе – признав главенство Коры и находясь в центре внимания, она предпочитала изображать подчиненную.

– Отставить! – рявкнула Кора и не узнала своего голоса.

– Слушаюсь – отставить, – сразу покорилась Нинеля. И в глазках загорелось странное тяготение к Коре, в которой для Нинели воплотился идеал хозяйки. Ее можно любить, и ей можно подчиняться. Но Нинеля была схожа с дрессированной пантерой: послушна, пока видит хлыст. И не дай бог укротителю отвернуться!

– Расскажите о себе, – попросила Кора.

– Я нахожусь во сне, из которого не могу вылезти, – ответил Покревский. – Не знаю, каково остальным, но для меня случившееся – это смерть и то, что наступает после смерти. Я даже думаю – тут, в чистилище, и смешиваются души разные; мы собрались вместе – и жертвы, и палачи. И вчерашние, и завтрашние. Был бы я человеком глубоко верующим, я бы забился в угол и молился, вымаливал себе прощение за грехи, и просил бы о праве уйти отсюда, от этих монстров, – и Покревский обвел рукой присутствующих.

– Хорошо, – согласилась Кора, сказала громче, чтобы заглушить хруст зубов озлобленной атеистки Нинели. – Давайте сейчас не спорить – мы же хотим понять наше положение…

– Независимо от того, чистилище это или уже ад, – вмешался Эдуард Оскарович.

– Мое жизнеописание, – сказал Покревский, – умещается в двух строчках личного дела: служил в пятнадцатом гренадерском Тифлисском, был дважды ранен, в чине поручика перешел на службу к генералу Корнилову, совершил с ним Ледовый поход, а после смерти генерала примкнул к дроздовцам. Карьеры не сделал – опять ранили… – Покревский дотронулся до шрама, – потом болел тифом… войну кончил ротмистром, командовал эскадроном. Когда большевики вошли в Крым, попал в засаду, спасался, прыгнул с утеса… попал сюда. Коня жалко. Конь меня столько раз спасал… А что касается этой девушки, несчастной и особенно одинокой, то прошу грязными руками к ней в душу не лезть.

– Мы учтем твое пожелание, – сказала Нинеля, вложив в голос столько яда, что воздух стал горьким.

– Значит, это было в двадцатом году? Осенью? – спросил Калнин.

– В ноябре, – ответил ротмистр.

– Записала? – спросила Кора.

– Записала.

Дальше сидел, вытянув длинные ноги, инженер Той.

– Ты все знаешь, – сказал он Коре.

– Пожалуйста, – попросила она. – Скажи, как все. Чтобы все знали.

– Хорошо. Всеволод Николаевич Той. Инженер. Попал сюда в 2094 году во время неудачного испытания махолета. Еще не во всем разобрался…

– В каком году, простите? – Это был голос Калнина. – Мы уже слышали эту дату.

– Он прав, – сказала Кора. – Я попала сюда на следующий день после него.

– А вот этого не может быть! – закричала вдруг боевая Нинеля. – Инженер твой здесь уже вторую неделю. Он сразу за мной прибыл.

– Ничего особенного, – сказал тогда мужчина в толстых очках. – На переходе между мирами действуют совершенно иные законы пространственно-временного континуума. И не столь важно, кто и когда сюда попал. Попадать сюда вы начали тогда, когда заработала установка. Она же вытягивает людей из точки пространства, а не из точки времени. Почему вас так волнует появление инженера днем раньше или днем позже, но совершенно не удивляет то, что принцесса Парра покинула Землю, очевидно, более полутысячи лет назад и прибыла вместе с нами? А уважаемый Влас Фотиевич вылетел из пункта А в пункт Б за полвека до меня.

Кора дождалась, пока Калнин кончит говорить, и сразу же обратилась к нему со стандартным вопросом:

– А теперь расскажите о себе. Когда вы сюда попали и кто вы?

– Меня зовут Эдуардом Оскаровичем, – ответил тот. – Я физик, физик-теоретик. В сентябре 1949 года я оказался здесь в отпуске, из которого не вернулся. Не совсем по той же причине, как вы, но по причине близкой.

– Эдуард Оскарович, ваша фамилия! – потребовала вдруг боевая подруга Коры. Что-то ей не понравилось в имени физика.

– Моя фамилия Калнин, – ответил очкарик спокойно. – Но это вам ничего не скажет.

– Мне все и всегда говорит, – ответила боевая подруга. – И мне даже интересно, не приходитесь ли вы родственником комдиву Калнину Оскару, который проходил по делу военных вредителей в оборонной промышленности на процессе 56-ти в октябре 1938 года?

– А вы откуда знаете?

– Здесь вопросы задаю я, – ответила боевая подруга, и Кора вдруг испугалась, не слишком ли быстро та забирает власть, и потому решила сбить с нее спесь.

– Дайте-ка я проверю, что вы там изобразили, – сказала она.

– У меня почерк плохой.

– Давай, давай, когда велят, – вступился за Кору полицмейстер Журба, – должна быть проверка.

Как и можно было заподозрить, грамотность и каллиграфия не были сильными сторонами разведчицы Нинели. Строчки норовили уехать вниз, видно, стесняясь тяжелого груза многочисленных ошибок.

– Я потом перепишу, – сказала Нинеля. Молчание Коры казалось ей укором. – Ты не волнуйся, все будет как положено, протокол, выступления, анкеты.

– Ну, смотри, – строго сказала Кора и перехватила улыбку Эдуарда Оскаровича. Будто он все понимал. А чего такого? Ему лет пятьдесят – совсем старик. Наверное, уж набрался жизненного опыта. Революцию пережил и Гражданскую войну. Только надо будет как-нибудь спросить, за кого он – за белых или за красных? Или он уже забыл?

Кора возвратила список помощнице, и та вздохнула с облегчением: организационных выводов и выволочки не будет.

Как ни странно, никто так и не поставил под сомнение право Коры задавать вопросы. Впрочем, девушка понимала одну из причин этого: все эти люди попали сюда из разных эпох и потому еще не осознали движения времени и пропастей, разделявших их. За исключением Парры они говорили на одном языке, а как только их заставили одинаково одеться, они стали пассажирами ковчега, на котором сломаны часы. И тут трудно бравировать утонувшим прошлым.