Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В гареме на такое могла замахнуться только женщина, подобная Роксолане, любой другой это просто не пришло бы в голову.
Никто в гареме такого стремления не понял, а то, что непонятно, всегда объявляют опасным, нечистым, колдовством… Колдунья – это слово закрепилось за Роксоланой уже давно, когда сумела затмить остальных красавиц, но теперь в силе ее колдовства не сомневался никто.
Человек может совершить хадж сам, но если ему не позволяют сделать это здоровье или, как у султана, страшная занятость, он поручает совершить хадж другому. Это очень почетно – совершить хадж за Повелителя Двух миров, любой бы согласился, но Сулейман понимал, что от этого человека будет зависеть сама жизнь Хуррем, потому подошел к отбору строго.
Долго беседовал с имамом, которого посылал с этим караваном, все не решаясь сказать, кого отправляет в хадж. Но сказать пришлось, Сулейман хотел, чтобы имам правильно понял поручение:
– Не хочу, чтобы Хасеки совершила ошибку, которая ей будет дорого стоить.
Имя у имама подходящее – Мухлиси, то есть Преданный, кивнул, едва чалма с головы не упала:
– Пусть Повелитель не беспокоится, всему научу в Мекке, чтобы Хасеки Хуррем Султан не сделала неверный шаг.
Мухлиси сам хаджа, правила знает, но Сулейман выбрал его не из-за этого.
– Не о мнении людей думаю. Хадж не просто поездка, а Хасеки не всегда была правоверной.
И снова имам правильно понял заботу падишаха:
– Если Повелитель позволит, во время поездки я буду вести беседы с госпожой, чтобы она поняла задачу хаджа, – и, не выдержав, поинтересовался: – Кто подсказал Хасеки Хуррем намерение совершить хадж?
– Сама.
– Значит, госпожа душой готова.
– Вот это вы и посмотрите, прежде чем входить в Мекку.
– Да, Повелитель…
Время шло, а разрешения на выезд от султана все не было. В Мекку нужно попасть к определенному времени, еще немного, и придется не ехать, а плыть до самой Хайфы. Но у Роксоланы с морем связаны только неприятные воспоминания, да и боялась она моря.
А потом о предстоящем хадже невестки узнала Хатидже Султан, встрепенулась:
– Повелитель, разрешите и мне тоже?
Тот плечами пожал:
– У тебя муж есть, его разрешение спрашивай.
Но Хатидже приболела, а больной куда двигаться? Еще два дня потеряли, пока стало ясно, что не сможет ехать.
А потом, как гром с безоблачного неба:
– Ибрагима больше нет! Довольна?!
И на следующий день:
– Отправляйся в хадж!
Почувствовав какую-то самостоятельность, Хуррем активно занялась благотворительностью, но совсем иначе, чем делала это раньше. Просто раздавать милостыню по праздникам или жертвовать средства в мечеть ей было мало.
Началось все просто. Во время праздника, когда шла привычная раздача милостыни, Роксолана оказалась невольной свидетельницей прискорбного случая. Мелкие монеты горстями бросали в толпу, за ними со всех сторон бросались люди, не обращая внимания на то, что кого-то толкают. Главное – успеть схватить монетку или подобрать ее в пыли.
Унизительно, когда люди рылись в пыли под ногами друг у дружки, рискуя отдавить пальцы. Но еще хуже, когда слабого старика, которому никак не удавалось опередить более сильных и молодых соперников и поймать хоть одну монетку, вообще сбили с ног. Это получилось невольно, в толпе бывает всякое, но бедолага не мог не только поймать монетку, но и просто встать, чтобы не быть затоптанным.
Такого не должно быть, но как избежать, не давать милостыню совсем? Как сделать так, чтобы она доставалась не самым сильным, крепким, вертким, а тем, кому действительно нужней всего, – больным, слабым, бедным?
Размышляя над этим, Роксолана пришла к выводу, что раздавать надо не деньги, а, например, еду. Но не бросать в толпу, а просто кормить тех, кому совсем нечего кушать.
Попробовала поделиться своими мыслями с Сулейманом. Тот изумленно вскинул на Хасеки глаза:
– Такое существует в Европе. Но как ты сможешь это сделать? Не раздавать же хлеб на улицах? Валиде так делала, но она маджуну раздавала в Манисе.
– Я слышала, раздавали конфеты у мечети в праздник. Но это праздник, а нужно каждый день, чтобы тот, у кого нет денег и на кусок хлеба, мог не протягивать за ним руку, нищенствуя, а просто прийти и съесть свой обед.
– Но ты же не можешь устраивать бесплатные столовые?
– Почему не могу? Я готова жертвовать деньги на то, чтобы кормить бедных. Можно построить столовую, чтобы туда приходили поесть те, для кого кусок хлеба дороже драгоценного перстня.
– А если станут ходить те, кто просто не желает работать? Удобно так жить…
Она смеялась:
– Стамбул велик, но не бесконечен, очень скоро такие примелькаются и выявят себя. Лучше работать, чем опозориться на весь город.
Рассказала о затоптанном толпой старике. Сулейман вздохнул:
– Хуррем, каждого не приласкаешь, всех не одаришь милостью, это может только Аллах. Аллаху известны людские нужды, и о том старике тоже.
Зеленые глаза заблестели:
– Так Аллах потому и дает нам возможность одаривать, кормить, поддерживать!
– Строй.
– Что?
– Свою столовую. Но если там не будет порядка…
– Будет, Повелитель, обязательно будет! И не только в столовой…
Сулейман притворно нахмурился, по-настоящему не получалось, с этой женщиной просто невозможно разговаривать, хмурясь.
– Что еще задумала?
Она потупилась:
– Я не придумывала, вы сами подсказали. Надо еще школу построить, чтобы все могли Коран учить, а не только те, кому посчастливилось.
– Зачем?
– Зачем учить Коран? Зачем знать молитвы и правильно соблюдать посты?
– Нет, зачем тебе школа?
– Не мне. Девочкам. А еще больницу, чтобы лечить самых бедных, и мечеть, чтобы женщины могли приходить почаще, не стесняясь мужчин. Повелитель, а еще…
– Лучше возьми весь Стамбул на содержание. Только казны не хватит.
– Нет, в Стамбуле много богатых, их надо заставить тоже давать деньги на помощь бедным.
Сулейман вздохнул:
– И зачем я согласился на этот разговор? Я не буду вводить новый налог на содержание бедных.
Роксолана повеселела:
– И не надо! Можно, я все сделаю сама?
– Как?!
– Разве сможет супруга кадия отказать в пожертвовании, если ее попросит султанша? А кадины Аяза-паши? А женщины из гарема Ахмеда-паши? – Глаза блеснули лукавством. – Особенно если сам Повелитель вскользь скажет, что поощряет такие пожертвования?