Когда они догнали батарею, лейтенант Штреков докладывал начальству о небывалой меткости Ангелины Лебеды, уложившей до десяти немцев в одном бою.

— Это медсестра-то так стреляет? — удивился командир прикрытия майор Быстрое, сам «Ворошиловский стрелок», снайпер каких поискать.

— Она, — подтвердил Штреков.

— Эта пигалица, которая физика доит?!.

Лейтенант Штреков потупился.

— Отвлекает, сука, от боевых задач! Если что, нас с тобой расстреляют, глазом не моргнут!.. Еле ушли, падло!

Майор поглядел на красного физиономией лейтенанта Штрекова, решил, что от мороза.

— Сам решу проблему!..

Ближе к весне батарея оттянулась в тыл, дабы произвести необходимые ремонтные работы.

Маленький поселок Луч накрыло безвоенной ночью, и они впервые любили друг друга под звуки тишины. Было поначалу даже как-то не по себе без локационного писка и воя ракет, а потому приходилось сдерживать крики, дабы не разбудить кого-нибудь.

Наутро Геля проснулась от дверного скрипа и увидела подле кровати молодую красивую женщину с полными удивления глазами.

Мовчанов уже не спал, лежал тихо и смотрел на вошедшую.

— Прости, — вдруг произнес он.

Ангелина не поняла, к кому обращены эти его слова.

— Это ППЖ, — добавил полковник радиолокационных войск. И толкнул ее слегка в бок: — Иди-иди!..

В душе что-то хрустнуло.

Странно, еще недавно она была готова стать походной женой многим, но сейчас его слова казнили ее без предупреждения.

— Не уходите! — твердо сказала молодая женщина. Здесь было попытался выскочить из кровати полковник, но она тихим, но властным голосом остановила его.

— Не надо движений!.. У Юли будет другой отец!

И вышла.

Он вскочил, в одном исподнем побежал следом, отсутствовал час, а потом вернулся с таким жалким видом, будто его из «Катюши» вместо ракеты выпустили.

Долго сидел, уставившись в окно, а потом спросил:

— Как думаешь, простит?

— Нет, — ответила она.

Он завыл в рукав, но ей было его не жаль вовсе. Она вспомнила слова капитана про обеспечение быта и здоровья, а потому жарила яичницу совершенно спокойная, даже удовлетворенная, как человек, полностью выполнивший приказ.

— Ты-то меня не оставишь?

В его обращенных к ней глазах сконцентрировалось столько мольбы, как у старой псины перед последней дверью, в которую она еще не скреблась.

Геля не отвечала, почти не слыша его, даже не заметила, как он подошел к ней и взял за плечи.

Здесь ее шарахнуло невыносимым холодом. Трясло так, словно жидким азотом облили. Даже яичница перестала скворчать, мигом застыла.

«Не может быть! — кричало ее нутро. — Он же был теплым! Я не могла ошибиться!..»

Ее трясло и трясло.

Ему же показалось, что она так сильно переживает, а потому локаторщик обнимал ее все крепче.

— Простишь?

Яичница застыла, хотя в печи со всем жаром пылали сухие березовые поленья.

— Простишь?

— Я — твоя жена, — проговорила она покойно. — Походная…

— Ну, не обижайся, — попросил он, поцеловав в ухо. — Это же не по-настоящему… У меня же там ребенок…

Она обернулась и поцеловала его в губы. Отпуск Гели Лебеды от дел Высоких окончился, и она приступила к своим, почти забытым, обязанностям… А потом ее вызвал Быстров и обозвал швалью.

— Так тебя, кажется, называли?

Она кивнула.

Он напрямую предложил ей за перевод в школу снайперов вторую Славу.

— Оставь его.

Показал наградной лист.

— Вы же майор, — удивилась она. — Вы же не можете…

— Я все могу, я с Берией на прямом звонке!.. Иди думай…

Она ушла, уверенная, что выполнит свою миссию до конца. Она не бросит его, и тело ее, как и душа, будут в распоряжении Мовчанова до его смерти.

Человек полагает…

Мовчанова и Штрекова арестовали в тот же вечер.

Обоих избили при аресте с жестокостью, говорящей о том, что нечего жалеть свиней перед забоем!..

Больше Геля его не видела.

Мовчанова расстреляли за шпионаж в пользу американцев. Быстрова за то, что проглядел шпиона…

Новый руководитель спецбатареи нашел на столе Быстрова представление Лебеды за мужество в бою к ордену Славы второй степени и отослал его по инстанциям. Также он прочитал рапорт ефрейтора Лебеды о переводе в школу снайперов, правда, без подписи, отпечатанный на машинке. Обрадовался, поскольку от старого состава необходимо было в таком деле избавляться… А здесь все само складывалось…

Вызвал Лебеду, показал рапорт:

— А где подпись? Она расписалась.

— Его расстреляли?

По глазам нового начальства все поняла.

— Завтра отбывай к новому месту назначения.

— Есть, — ответила она.

Так Ангелина Лебеда стала снайпером.

После смерти капитана КГБ жизнь Юльки потекла по неизведанной части женского бытия, в котором было столько качественно нового, такой прорыв души и духа произошел в ней, что мозг просто заблокировал часть памяти, в которой хранилось о Платоне Антонове. Если Юлька и думала о мужчине, то только о целиннике Северцеве. Не чувственными были ее воспоминания, а слегка печальными, как об отце ребенка, который погиб… И не станет у мальчишки мужского идеала для подражания.

Зародышу, который уже достаточно освоился в материнском организме, было совершеннейшим образом наплевать на расстрелянного родителя. Бездарно проживший, бездарно канул в лета…

Его клеточная структура продолжала делиться с бешеной скоростью, появились зачатки нервной системы, а мозговое вещество не уступало по объему рыбьему.

Он часто раздражался на свою мать, особенно когда она пыталась вести с ним диалог.

«Сладенький мой, — поглаживала Юлька свой живот, который, как казалось ей, растет не по дням, а по часам. — Ты вырастешь и станешь красивым офицером! Я буду гладить твою форму! У тебя на брюках всегда будет идеальная стрелка!..»

«Вот ведь, глупая женщина! — злился он. — Кой черт пьет эти таблетки, выданные Равиковичем! Так бы я с помощью яда прикончил эти ее дурацкие бредни!.. Надо же, офицером меня видит! Какие-то фрейдистские аналогии.

Гэбэшник ее пользовал, так теперь и чадо свое мнит агрессором!.. Дед был военным— расстреляли!.. Не буду офицером!»

«Может быть, тебя в балетную школу отдать? — представляла Юлька. — Как красиво на сцене Большого театра…»