В такие минуты она была уверена, что сама выдумывает диалоги с будущим ребенком. Ну, не может же он, в самом деле, быть таким охальником, еще не явленный на этот свет! Что же будет, когда он подрастет?..

— Нам не дано предугадать! — ответствовал он на такие отвлеченные размышления матери.

И то верно. Человек предполагает…

Никаких двух недель природа ей не дала.

Воды отошли в воскресенье утром, хотя Равикович по опыту обещал начало родовой деятельности к вечеру: «Рожают почти всегда ночами…»

Минут десять она стояла в нерешительности, думая, что просто не выдержал мочевой пузырь, только потом дошло, когда сын сообщил по-телеграфному кратко:

— Воды.

Она принялась собираться, совершенно не готовая, что сегодня станет матерью.

А где же еще десять дней, обещанные доктором?

Попихала в сумочку пижаму да пару нижнего, пытаясь сфокусироваться, но этого как раз и не получалось.

Он помог ей.

— Позвони Равиковичу!

Она выбралась в коридор, доплелась, оставляя за собой мокрый след, до телефона.

Номер не отвечал, хотя она ждала долго, а потом перезванивала… Воскресенье…

— Катя! — призвала Юлька на помощь соседку. — Катя-я!

Но Слоновая Катя в это время торговала на рынке петрушку, кляня на чем свет стоит красавца грузина, уступающего с белозубой улыбкой молоденьким по гривеннику, а ей и пятака не спустил.

— Иды, бабка, иды! — спроваживал красавец ее беззлобно. — Мешаешь наблудать!

— Блудить ты сюда приехал! — вышла из себя Слоновая Катя, готовая к бою. — Ишь, «наблудать»! Я тебе наблюду!..

— И что ты злая такая! — обиделся красавец. — Одинокая, наверное! Возми зэлень, сколько хочэшь! Бесплатно!..

Она, конечно, отказываться не стала. Набрала полный мешочек. Хотела было мясистый помидор ухватить, но грузин шикнул, и старуха отчалила, довольная собой в крайней степени…

Испуганная Юлька обернулась в другую сторону и попросила:

— Сергей Сергеич!

Но и горняк в это время отсутствовал. На кафедре его познакомили с очкастой аспиранткой, и с раннего утра сия ученая пара каталась на лыжах по Сокольническому парку. Кушали беляши и целовались жирными губами.

Она вспомнила про Ксанку и набрала ее номер.

Юльке повезло.

Трубку взял Чармен, сообщивший, что жена на целый день нырнула в мир женской красоты. Это означало, что Ксанка у маникюрши, потом — педикюрша, бритье ног по французской методе, а в конце — парикмахер Владик, носящий для маскировки моржовые усищи, так как боялся загреметь в тюрьму по статье за гомосексуализм. Мастер был отменный, а потому ему сообразили фиктивную жену с экзотическим именем Крыся, для маскировки… С таким именем только с гомосексуалистом и жить, шутили за глаза…

— Рожаю, — почти пропищала она.

— Еду, — тотчас отозвался Чармен.

Он приехал очень скоро. Но к этому моменту она с трудом держала себя в руках. Почему-то страх овладел всем ее существом, руки и ноги были холодны, как у мертвой. Или зима виновата?..

Воскресенье — день чудесный. Выходной, а потому машин на дорогах — самая малость! Они домчались до Грауэрмана минут за десять. Она дольше шла от проезжей части до входа. Чармен улыбался, крепко держал Юльку за руку, ведя к дому, где детей на свет производят.

— Нету на вас карточки! — сообщили в регистратуре.

— Как нет? — удивилась она, ощущая, как мальчишечка толкается в ее тяжеленном брюхе. — Нам доктор Равикович обещал!

— Какой Равикович?!. И доктора такого здесь нет!

— А акушерка?.. Как ее?..

Она не знала по имени, вспомнила только вязаный берет. Не понимала, что говорить дальше…

— Женщина рожает! — вступился Чармен. — Какая разница, где ее карточка! Потом найдете!

— Паспорт! — потребовала регистраторша. Она дала.

— Не наш район!

— Как это не наш район! — возмутилась Юлька. — Доктор Равикович…

— Не наш доктор!

— Да вы что! — тихо, но страшно проговорил Чар-мен. — Вы советский роддом или!.. Клятва Гиппократа вам — ничто!

— Не имею права! — оправдалась регистраторша. — Да вы… Ее роддом неподалеку… На Никитском, возле улицы Станиславского… Три минуты… А у нас сейчас трое родов и один молодой акушер!..

Они поехали на Никитский. Ей становилось все страшнее, так что организм трясти начало. Она сидела на заднем сиденье «Победы», а потому не могла дотянуться, дотронуться до Чармена, в котором чувствовала спасение. Желала, чтобы он был ее спасителем.

На Никитском их встретили радушно. Сразу появился дежурный врач и спросил, какое у нее раскрытие? Она, конечно, о таком не ведала, а потому просто сказала, что воды отошли.

— Сколько времени назад?

— Два часа… Или три… Ой!..

— Вы не знаете? — обратился врач к Чармену.

— Нет.

— Не отец?

— Друг.

— Первые роды?

— Да! — ответили они хором.

— Тогда времени еще много. Пойдемте, я вас провожу в бокс.

— Все будет хорошо, — пообещал Чармен, улыбнувшись своей печальной улыбкой.

Пока, — попрощалась она и посмотрела на Ксанкиного мужа с такой невыразимой тоской, будто прощалась с ним навсегда.

По пути к родильному отделению они сделали остановку. Врач указал роженице шкафчик, в который велел сложить все свое.

— Раздевайтесь.

Она, конечно же, не могла стесняться, так как первая схваточка напрягла все ее тело до металлической твердости. Она тягуче простонала, а врач посмотрел на часы.

Ее вещи так и остались лежать на полу. Потом их приберет роддомовская нянечка.

— Что же вы не побрились? — развел руками врач.

Странно, она совершенно не могла сфокусироваться на его лице.

— Мне через две недели обещали рожать! — ответила.

Ей выдали бритвенный станок, совсем не похожий на те, которыми брились ее мужчины. Этот был растрескавшийся, казалось, с революционных времен.

Роженицу уверили, что бритва в станке новая, и подтолкнули к душевой, где она скребла свое тело до девичьего состояния.

Потом, когда она, одетая в белый балахон с завязочками на спине, шагала к боксу, кто-то стянул с ее шеи ключ от старого квартирного замка.

От ужаса она закричала истошно:

— Отдайте ключ! Отдайте ключ!

Но здесь вторая схватка сдавила ей горло. Кто-то невидимый сострил, что ключ, наверное, от сейфа, где деньги лежат!