Рис. 56. Амратские керамические «модели» лодок из Нагады и малого Диосполя

Эти предметы как формой, так и орнаментом весьма напоминает герзейская (S. D. 52) глиняная лодочка из Нагады, с той разницей, что она меньше их в среднем примерно вдвое[53], а в ее роспись по обеим стенкам добавлены стоящие в ряд фигурки гребцов с веслами в руках (рис. 57) [367]. Питри приводил и более позднюю, архаическую версию «модели» папирусного судна якобы с фальшбортами из стебельных связок: алебастровое изделие в форме «удивительнейшей тростниковой корзины», найденное им разбитым на куски в раннединастическом царском некрополе Абидоса, которое он относил к разряду «каменных ваз» [357] и называл «закрытым плотом с огороженными сторонами» (рис. 58) [363]. Видный американский археолог-египтолог Джордж Рейзнер, однако, считал подобную интерпретацию, без ее поверки дополнительными аналогичными материалами, «очень сомнительной» [384].

Рис. 57. Герзейская керамическая «модель» лодки из Нагады

Рис. 58. Архаическая алебастровая «модель» лодки из Абидоса

Таким образом, в свете имеющихся находок древнейших «лодочных моделей» при буквальном, некритичном восприятии их пластически-декоративного облика может сложиться впечатление, что травяные лодки-«корзины» существовали в Египте на протяжении едва ли не всего додинастического периода и благополучно «вплыли» в историю. В принципе, и прото-, и архаические египтяне отлично умели плести из подручных растительных материалов коробчатые емкости, что доказывают, например, прямоугольные и слегка овальные папирусные гробы из могил 220, 529 и 1004 кладбища в Тархане [369]; нет лишь гарантии, что, будучи увеличены до судовых габаритов, эти щелистые корзинные «ковчеги» не набрали бы воды «по самый планширь» равно с грузом и порожние. Если классическая древнеегипетская изобразительность рельефов и фресок способна подтвердить наличие похожих плавсредств на Ниле в эпоху фараонов (в частности, критерием здесь могло бы послужить элементарное наблюдение, обрезаны ли ноги или тела художественных персонажей на «плотах»-вязанках верхними контурами последних), то и небеспредметен разговор о «промежуточном» технологическом «звене» между бунтовыми и дощатыми судами, – с тем «эволюционистским» уточнением для Египта, что «звено» это, произведя на свет «совершенную» конструкцию, не вышло из практического употребления, как не «вымерла» и конструкция примитивная, сохранившаяся от первобытности до дней становления современной египтологии [см. 113; 152].

С другой стороны, выше я попытался аргументировать с чисто технической точки зрения, что никакой эволюции папирусного «плота» в деревянную ладью не было, т. е. сборка дощатых корпусов-оболочек явилась самостоятельным направлением древнеегипетского судостроения, возникшим «скачкообразно», как один из сопутствующих эффектов накопления и развития у трудового населения додинастической долины Нила знаний, практических навыков и технологий, причем, вероятно, в ходе изменения некоторых естественных условий его жизни (о «папирусном» опыте здесь напоминает разве что склонность мастеров на раннем этапе «сшивать» корпусные доски исключительно веревками при синхронном умелом применении в «смежных» столярных производствах шипогнездовых соединений). В таком случае, быть может, отсутствовало и «промежуточное звено», которое лишь привиделось нам в рассмотренных «моделях» под «информационный шум» современных этнографических параллелей?

Бельгийский исследователь древних флотов Люсьен Бас высказал, на мой взгляд, остроумное и заслуживающее внимания соображение, что крупные и довольно вместительные раннеамратские «лодочные реплики» были вылеплены пустотелыми не ради правдивой формопередачи реальных объектов, а для полезного использования в качестве бытовых или ритуальных чаш, оригиналы же представляли собой сплошные «плоские» – бесполостные и безбортные – бунтовые «плоты» [88]. Сам Флиндерс Питри некогда внес эти вещи в раздел расписной («декорированной») керамики D-ware, т. е. пусть и специфической, но посуды [367].

Указанный керамический класс, один из девяти, на которые опирается система относительных датировок Питри, наиболее известен своими поздними, герзейскими (после S. D. 40–45) светлоглиняными горшками с рисунками многовесельных «серповидных» – по убеждению ведущих специалистов, деревянных – лодок (рис. 59). Сто лет назад британский египтолог Перси Ньюберри насчитал в различных музейных и частных коллекциях по всему миру 159 таких сосудов с изображениями 288 ладей (от одной до четырех на каждый) [335], и с тех пор эти находки пополнились крайне незначительно. Все они происходят из Верхнего Египта, с раскопок доисторических кладбищ Нагады, Балласа, Абидоса, ал-Амры и др., лишь единицы впоследствии попадались археологам в Дельте: например, упоминавшиеся в сравнительно недавней публикации горшки из Миншат Абу-Омара [466]. В итоге, если принять гипотезу Баса, то «декорированная» керамика, в принципиальном хронологическом согласии с археологией додинастического медного инструмента и деревообработки, своим художественно-символическим языком как будто бы сообщает нам о преимущественном (чтобы не сказать монопольном) присутствии на раннеамратском Ниле в роли основного большегрузного транспорта папирусных «плотов», которые в герзейский период уступают первенство деревянным «галерам», чьи навигационные маршруты уже не ограничиваются нильским Верховьем, а регулярно спускаются в Нижний Египет. Последнее удостоверяется не только массовым наличием «культовых значков», ставших потом штандартами номов фараоновской Дельты, на «мачтах» герзейских многовесельных лодок [336], но, вероятно, и находками в Низовье собственно горшков с лодочными изображениями.

Рис. 59. Герзейские «декорированные» сосуды

Действительно, едва ли «мода» на такую художественно неповторимую посуду в регионах позднедодинастического поречного Египта могла быть отчуждена от строительства и/или повседневной эксплуатации там самих изображаемых лодок, являясь, как представляется, порождением если не рассудочного осмысления, то «религиозного» (ритуального, магического, мифологического и т. п.) «прочувствования» их ключевого технического значения для покорения протоегиптянами тысячекилометрового пространства допорогового Нила, перехода полуоседлых или локализованных [см. 40] групп населения к систематической хозяйственной колонизации его берегов и начала этнического и территориально-политического объединения будущих «Обеих Земель» [ср. 33; 35]. По свидетельству Флиндерса Питри, расписная керамика была важным и, по-видимому, в какой-то мере даже каноническим атрибутом соответствующих погребений, располагаясь среди инвентаря при умерших стандартно, «большей частью напротив рук и тела» [365]. Хотя Питри придерживался мнения, что на герзейских горшках показаны самые обыкновенные рабочие лодки, а не культовые «ладьи мертвых» [364], все зафиксированные in situ целые сосуды данной серии находились в могильных ямах. Предположу, что здесь мы имеем дело с обрядовым отправлением в «потусторонний мир» не каких-то особенно красивых, ценных или престижных горшков, а лодок, другими словами, с устойчивой первобытной «имитацией» грядущих натуральных ладейных захоронений, которые характерны для богатейших, прежде всего царских, некрополей архаики и эпохи пирамид. При этом «горшки с лодками», несомненно, отвечали высшей ступени развития этого доисторического «церемониала», чьи корни уходили в предшествующие времена, где скрываются и зачатки деревянного ладейного производства.