Девушка-хранительница полностью завладела инициативой, а стало быть, и обоими Мак-Дауэллами. Я ничего не имела против, тем более что Аглая лучше меня говорила по-английски. Глазки ее горели, истома улетучилась, а воодушевленный Линкольн снимал ее на свое фото и видео, кажется, больше, чем дедушку.

Меня это обстоятельство нисколько не огорчало, приключениями я была сыта по горло. Душе хотелось покоя, телу — отдохновения, "голове — необременительных размышлений. О тайнах генеалогии, например. Но насладиться участью третьего лишнего опять помешали.

Я все время чувствовала на себе нескромные взгляды Фазиля, который, наверно, просчитывал совсем другую арифметику.

Надо было уносить ноги от этого флибустьера, хватит с меня джигитов!

— Линкольн, если вы закончили, не пора ли нам в город?

— Никак нельзя, дорогая, никак.

Я уже пригласил Аглаю поужинать с нами. Думаю, и господин реаниматор к нам с удовольствием присоединится. Дедушка не простил бы мне, если бы я этого не сделал — Мак-Дауэллы так никогда не поступали. Во всяком случае, последние шесть столетий!

— Ого!

Иного ответа ни по-английски, ни по-русски у меня не нашлось. Да и не сама ли я потребовала от Обнорского ужин в приличном ресторане? Вот тебе, голубушка, и ужин. Который, как потом выяснилось, оказался с бомбочкой.

Фазиль, как верно предположил Мак-Дауэлл, присоединился к нам, вернее, ко мне, с удовольствием. До Кавалерского корпуса, где располагались гостиница и ресторан, мы в таком порядке и двинулись: вслед за нашей русскоязычной парой их англоязычная.

Благо, идти было недалеко, и минут через пятнадцать мы оказались на месте.

«Серебряная стрела», сделав небольшой крюк, добралась еще раньше, и столик для всей компании был уже заказан.

Водитель Леша встречал нас на правах хозяина, со знанием дела руководя сервировкой. А сервировать было что! Вазы с красной и черной икрой, корзинка с фруктами и серебряное ведерко с шампанским хорошо смотрелись среди хрусталя и золоченого мельхиора. Кудрявые гиацинты и пара тонкостенных графинов — рубиновый с вином и запотевший с водкой — венчали картину.

Мы стали ее не слишком-то изящной рамой и скоро порушили красоту.

Выпили за могучего деда, соединившего времена и народы. Выпили за благородный труд Аглаи, Фазиля и музейщиков всего мира. Выпили за меня и Агентство, «благодаря которым…», и так далее. Линкольн, похоже, собирался еще долго и приятно «посидеть с друзьями», как он всех нас уже называл. И дернул же меня черт в порыве великодушия замолвить словечко за непьющего на работе Лешу. Мол, нам хорошо, а парню ни взбодриться, ни домой укатить. Благородный Мак-Дауэлл тут же отпустил водителя «Серебряной стрелы» в город, снабдив пакетом с фруктами и парой бутылок вина. Мою робкую попытку увязаться следом Линкольн прервал решительно, заверив, что после прогулки по парку доставит меня домой на такси. И не дожидаясь моей реакции, обратился через Аглаю к Фазилю:

— Я хотел бы узнать, господин реставратор, что вы собираетесь делать с моим предком?

— Ну, после встречи с вами все пойдет как по маслу. То место, где какая-то матросская сука вспорола дедуньке глаз, я восстановлю в точности.

Фамильный образец есть, и мне не придется охотиться за привидением вашего дедушки.

— Как он сказал? Фантом? Здесь есть фантом Мак-Дауэлла?

К слову сказать, переводившая все это Аглая, под воздействием вина и милейшего волокитства Линкольна, совершенно видоизменилась. Она похорошела, повеселела и расцвела. Как мало же, Господи, нужно русской бабе!

Но это все лирика, а действительность оборачивалась ко мне абсолютно новыми перспективами. Рассказ Фазиля, особенно в переводе Аглаи, о том, что с недавних пор в Ораниенбауме прибавилось привидений, был явным бредом. Мол, к фантомам прежних хозяев дома все уже давно привыкли, а новая тень Большого дворца, по свидетельству очевидцев, больше всего похожа на портрет иностранца, Мак-Дауэлла то бишь. Во всяком случае, Фазиль издалека его уже видел:

— Длинные волосы — парик, наверное. Нос с горбинкой — это точно! Сам серо-голубой, мутный такой. Привидение, одним словом!

— О боги! Неужели это правда? Мак-Дауэллы знают четверых своих фантомов. Неужели в России и я увижу пятого?

— Да, Линкольн! Он не зря появился только сейчас. Портрет уходит на реставрацию, и в это время разыскать его приезжаете вы. Все сходится! — закричала наша переводчица.

Так несло несчастную Аглашу, и ее можно было только пожалеть. Неприметная музейная барышня оказалась на поверку чувствительной и склонной ко всякой мистике. Если красавчик-реаниматор просто трепался с издевочкой, чтобы между делом схватить меня за коленку, то Аглая совершенно простодушно верила всему этому эзотерическому вздору. Денек и так оказался чудеснейшим в ее жизни, а тут еще столь блистательная версия! Она была безумно счастлива и тем прекрасна, наша тургеневская девушка.

Линкольн, однако, не намеревался ограничиться достигнутым в общении с предками. Пошептавшись с девушкой, он достал свой сотовый и позвонил.

Вначале дяде в Шотландию, затем (получив, видимо, «добро») гость набрал и номер телефона Обнорского. Хитроумный расследователь говорил со своим дружком по-арабски, а закончив разговор, объявил, что мы остаемся в Ораниенбауме на ночь! Ради свидания с привидением! Меня, убитую, Линкольн успокоил тем, что Андрей с Володей все уладит, номера в гостинице будут лучшие, а достойный гонорар за хлопоты мне назначил сам шотландский дядя. Ох уж эти дяди!

Признаюсь, возможность заработать сотню-другую баксов меня и прельстила.

А когда позвонил Володя и дал мне поговорить с Антошкой, которому я обещала подарить завтра же вожделенный танк «на управлении», успокоилась совершенно. За ребеночка и пострадать можно! Тем временем довольный собой Линкольн разлил оставшееся в графинах, и мы выпили за предстоящую встречу с привидением.

Когда же, оставив разоренный стол, мы перебрались в гостиницу, я ощутила это в полной мере. Мало того, что получив свой ключ, Линкольн отправился осматривать номер почему-то с одной лишь Аглаей, но и на мои покои настырно набивался поглядеть распалившийся флибустьер. Этого мне только не хватало! Уж как горел его глаз, зазывно сияло в розовом ухе кольцо, кинжально чернела бородка! А о том, что творилось в этих роскошных кожаных штанах, можно было только догадываться. Хорош был, подлец, хорош!

Но не на ту напал: я была недоступна, как «Летучий Голландец», повернувший к семейным берегам. Потому в номер я не пошла, предпочтя прогулку по шумящему темному парку — там было явно спокойней. Милицию можно, в случае чего, позвать…

Спустя два часа я все еще умудрялась сохранять хладнокровие, хотя балансировать меж мазохизмом и садизмом — удовольствие не из приятных. Переходы от одного исторического здания к другому были скорее перебежками во время боя, когда умелые руки реставратора пытались слишком настойчиво оживить мое холодное тело. Он кипел, горел, безумствовал, а я, уворачиваясь со смешком и вопросиком: «Ой, а это что за прелесть впереди?», бежала к очередной достопримечательности.