Затем я дал ей прочитать письмо Мехмеда.

Она спросила, похож ли он на меня.

– Мы близнецы, поэтому похожи. Однако он стройней меня и выше на четыре сантиметра.

Я открыл в ноутбуке еще одну папку – там лежали фотографии Мехмеда – и показал ей. Лицо у него было осунувшимся, глаза – запавшими, черная борода свисала почти до груди, длинные волосы доходили до плеч, а в глазах застыл испуг.

– Что это за вид? – удивилась она.

– Первая фотография после тех событий. Бедняга! – объяснил я.

– Вы ведь, кажется, его любите.

– Кажется.

– Ну тогда это противоречит тому, о чем вы твердили раньше. Вы говорили, что не можете испытывать любви ни к кому, а на самом деле испытываете любовь к брату.

Она была очень довольна, что ей удалось поймать меня. Обида ее не прошла, и ей ужасно хотелось подколоть меня и задеть, да и разговаривала она по-прежнему обиженным голосом.

– Но родственники – это совсем другое, – пожал я плечами. – У меня в жизни единственный близкий человек – это Мехмед. Когда ты его увидишь, он тебе понравится, он очень интересный человек.

Девушка усмехнулась.

– Никаких сомнений, – сказала она, продолжая смотреть на фотографию, и добавила, что по Мехмеду видно, как он измучен и как долго страдал.

– Именно так, – согласился я.

– Но он достаточно молод.

– Эта фотография сделана много лет назад.

– А других его фотографий нет?

– Нет. Он вообще не любит фотографироваться. Я, правда, тоже не люблю.

– Почему?

– Не знаю. Наверное, потому что фотография слишком связывает нас с прошлым.

– Неужели такой культурный образованный человек, как вы, может так думать?

– Я же не говорю об искусстве фотографии в целом. Я говорю о стремлении человека собирать моменты прошлого и постоянно к ним возвращаться.

Она нахмурилась и кивнула, показывая, что мои слова заинтересовали ее, и при этом продолжала разглядывать фотографию на экране.

– Он похож на вас и не похож одновременно.

– Да, – согласился я, – сходство есть, но он совершенно другой.

Она глотнула вина, уселась поудобнее в кресле и с вызовом посмотрела на меня.

– Давайте уже, рассказывайте о своем прекрасном братце. Посмотрим, стоила ли эта история того, что я осталась еще на одну ночь.

И я принялся рассказывать.

В те годы не было УЗИ, и невозможно было заглянуть в живот матери, однако появление близнецов мою мать ничуть не удивило. Ведь и ее мать тоже родила близнецов, близнецы были и у ее бабушки. Это было генетическое свойство нашей семьи. К сожалению, мамина сестра-близнец умерла сразу после рождения, даже не успев получить имя.

Мама родила нас в больнице и назвала Ахмедом и Мехмедом. Я при рождении весил два килограмма двести граммов и был ростом сорок девять сантиметров, а Мехмед – два килограмма семьсот граммов и рост имел пятьдесят один сантиметр. Короче говоря, он был крупнее меня.

В детстве мне не казалось странным, что у меня есть брат-близнец, скорее я даже удивлялся, почему братьев-близнецов нет у моих сверстников. Мы не относились к числу тех однояйцевых близнецов, которые думают и чувствуют одинаково и живут как одно существо. Но, конечно, у нас было очень много общего.

В те времена профессия инженера была модной. Семьи, в которых подрастали девушки, охотились за женихами-инженерами. Родители, поддавшись моде, еще в нашем детстве решили, что мы оба станем инженерами. В итоге так и произошло, но, к сожалению, родителям не удалось этого увидеть.

Мой дед всю жизнь занимался финансами, а потом вышел на пенсию. Его последним местом службы была Анкара. Они с бабушкой жили в двухэтажном доме с садом – там росли липы. На каникулах или во время отпуска либо мы ехали к ним, либо они приезжали к нам. Однажды, накануне праздника Курбан-байрам, рано утром, еще до рассвета, мы отправились к ним на стареньком «опеле» моего отца.

Отец не любил ездить вечером: он считал, что вечером движение слишком плотное. Поэтому вещи в машину мы погрузили накануне. Сложили в багажник чемоданы, а в салон – дорожные сумки с курабье, орешками, изюмом, сушеной шелковицей и тому подобным, двинулись в путь рано утром. Отец водил машину очень осторожно. Автомагистрали между Стамбулом и Анкарой в те годы не было: лишь узенькая двухполосная дорога. Мать с отцом сидели впереди, а мы с Мехмедом сзади. Как и полагается братьям, мы дурачились, листали комиксы, которые нам позволялось читать нечасто, жевали сладости и каленый горох.

Пока мы ехали по шоссе, начало светать, поля по обеим сторонам дороги порозовели. Так как мы встали очень рано, на меня навалился сон. Не знаю, сколько я проспал, но помню, что через какое-то время я подскочил от ужасного грохота. Спросонья мне показалось, что рухнуло небо. Наша машина летела с дороги в поле. Я запомнил только крики, наверное, я тоже кричал. Жуткий грохот никак не стихал, казалось, машину кто-то разрывает на части.

Я потерял сознание, а когда открыл глаза, увидел рядом незнакомых людей в белых халатах. В руку мне была вставлена иголка с капельницей. Повернув голову, я увидел Мехмеда с такой же капельницей. Я захотел позвать его, но не смог издать ни звука и вновь потерял сознание.

Спустя несколько часов я пришел в себя, Мехмед к этому времени тоже очнулся. Он плакал, а я еще подумал: чего он плачет? Надо мной склонилась медсестра в белом чепце, я спросил ее, где мы. Она ответила, что в государственной больнице города Болу. Она рассказала, что произошла автокатастрофа, но мы с Мехмедом в полном порядке, и нам надо лишь набраться сил. «Отдыхай, малыш, – приговаривала она. – Хорошенько отдохни». И гладила меня по голове, а голова у меня очень болела.

Почему-то мне не приходило в голову спросить ее о родителях, мне лишь не давал покоя плач Мехмеда. Наверное, ему очень больно, решил я, и вновь провалился в глубокий долгий сон. Я постоянно спал из-за лекарств, которые мне давали.

Проснувшись, я увидел грустное лицо бабушки, под глазами у нее были синие круги. Неужели мы приехали в Анкару, подумал я, но тут вспомнил, что мы в больнице, и только сейчас заметил, что бабушка тоже плачет. В углу стояло кресло, в нем сидел мой дед, освещаемый светом из окна. «Мы приехали за вами!» – сказала бабушка. И только тут я решился спросить о родителях, а в ответ все взрослые – бабушка, дедушка, медсестра – молчали. Отозвался только Мехмед. «Они погибли!» – всхлипнул он. Я не сразу понял, что он сказал. Я подумал: зачем он говорит такие ужасные вещи? – и решил, что, как всегда, он шутит.

Той же ночью я увидел отца, на нем был белый передник. Отец выглядел выше, чем был. «Папа, ну ты же не умер, не умер!» – твердил я. «Ты еще маленький, чтобы знать об этом», – ответил отец. «Но раз я тебя вижу, ты жив!» «Это ты видишь меня, а я себя не вижу. Может быть, для тебя я не умер, а умер только для себя», – сказал он. Я заснул.